вторник, 09 сентября 2014
Вот и тот рассказ, что был наполовину написан сегодня в кафе. Легкий полицейский триллер. Осторожно, "третий левел" (предупредил и умыл руки) 
~1515 слов
***
«„Влечение“ воспринимается нами как понятие, которое находится на границе между душевным и физическим, является физическим представителем раздражений, которое берет начало внутри тела и проникает в душу, становится своеобразным определителем работы, которую необходимо проделать психике благодаря её связи с физическим».
Зигмунд Фрейд
Дом был полон пурпурных занавесей. Тяжелых портьер цвета старого вина и запекшейся крови. Как в чертовом «Твин-Пиксе» – была там такая комната, выходя из которой снова в нее попадаешь. Если, конечно, я верно помню – никогда не любил тот фильм. И этот дом мне тоже не нравился. Тут, впрочем, комнаты были разные, их было множество. Целый лабиринт, будто в луна-парке, они были темны или освещены, пусты или в них обреталось нечто – иногда живое и разумное, иногда нет – уже нет. И где-то в недрах этого проклятого лабиринта скрывался парень, на совести которого было по меньшей мере два десятка зверских убийств, в том числе несколько убийств полицейских, так что следовало сохранять предельную осторожность в этом месте, напоминающем дурацкий балаган. За окнами царила ночь – недавно мы прошли мимо одного: в него ярко светила луна, круглая, как дырка от пули, пробившей тьму, в которую вместо крови струился свет.
– В белый свет, как в копеечку… – полубессознательно пробормотал Дженкинс, видимо, тоже поглядевший на луну.
читать дальше– Не отвлекайся, – проворчал я в ответ.
В руках Дженкинс держал наготове слегка подрагивающий револьвер, и последнее, что мне было нужно, это чтобы он палил из него в «белый свет». Впрочем, мы тут же миновали очередные занавеси, и белый лунный свет остался позади. В этой комнате было гулко и, по-видимому, пусто. Пахло сырой штукатуркой. По крайней мере, можно было надеяться, что это она.
Дженкинс щелкнул кнопкой фонарика. Можно подумать, что это было глупо, но на деле – не особенно. Кроме нас в доме было полно народу. После секундной задержки я тоже включил фонарик, просто не видел в этом сперва особого смысла, но тут имела место какая-то «инсталляция»… Два холмика на полу. Земляных на вид. Я посветил фонариком на пол рядом – он тоже выглядел земляным. В каждый из холмиков было воткнуто по деревянному кресту – ощущение было такое, будто их сложили из сломанных ножек стульев и скрепили скотчем. К скотчу же были прикреплены два листочка в клеточку, выдранные из какого-то блокнота. Довольно корявым неумелым почерком на них было выведено синими чернилами два имени. Дженкинс судорожно втянул носом воздух, и фонарик в его руке заплясал.
– Он знает, что мы здесь!..
– Возможно.
– Бог знает, какие ловушки тут можно подстроить, раз он знает!..
– И пытается нас отпугнуть. Может, потому, что у него нет ничего получше этих ножек от стульев?
Дженкинс промолчал и задышал ровнее, фонарик стал трястись не так нервно.
– От него чего угодно можно ожидать!
– Конечно…
Из соседней комнаты донесся глухой стон. Я кивнул Дженкинсу и направился прямо туда. Отчего-то я ощущал уверенность, которой явно недоставало моему помощнику. Дом был сумасшедшим, это верно. Земляные полы, бетонные полы, выложенные асфальтом, плиткой, паркетом, камнем, сухими ветками, а в некоторых стояла самая настоящая уличная грязь и хлюпали лужи. Кое-где шныряли крысы, не какие-нибудь лощеные и упитанные – самые настоящие помоечные крысы, выглядящие поистине чумными. А в одной из комнат, сухой и теплой, висела золотая клетка с канарейкой, которая запела, когда мы вошли. Когда мы посветили на нее фонариками, то обнаружили, что птица слепа. Вместо давно удаленных глаз кто-то вставил ей в глазницы поблескивающие жемчужины, как глазные протезы. На Дженкинса это произвело впечатление. На него все производило впечатление. Наверное, кроме луны, которая ненадолго его успокоила.
В комнате, где кто-то стонал, пол был выложен крупной шахматной черно-белой плиткой. И плитка была заляпана кровью. Дальше лучи фонариков выхватили что-то трепещущее.
– Вот как, черт побери? – прошептал Дженкинс. – Я понимаю, если б они были из папье-маше! С батарейками.
Перед нами содрогались в конвульсиях настоящие части тела. Тело было мастерски расчленено, но еще издавало звуки. Я подошел ближе и увидел распахнутые поблескивающие голубые глаза и дрожащие губы. Судя по некоторым фрагментам, что я увидел, это было тело женщины. Глаза моргнули.
– Вы можете говорить? – по-деловому поинтересовался я.
– Шеф, пожалуйста! – взмолился Дженкинс. Видимо, по какой-то старой привычке, что мир должен быть нормальным. Он видел такое уже не раз.
– Да… – выдохнули губы.
– Куда он пошел?
Глаза закатились, указывая на один из проходов в портьерах, ограничивающих помещение с четырех сторон.
– Спасибо.
– Не стоит благодарности. – Между губами появился облизнувших их язык. – Найдите его.
– Непременно, мэм.
– Хорошо… – уходя, я увидел краем глаза, как поднялась тонкая рука, водворила один из фрагментов «на место» и потянулась еще за одним.
Может быть, мы еще встретимся, при лучших обстоятельствах.
– Как они это делают?
– Не имею ни малейшего представления.
В следующей комнате мы увидели нормальный расчлененный труп пожилого мужчины. Тот не подавал никаких признаков жизни. Дженкинс вздохнул с облегчением.
– Проблема выбора, – вздохнул я, и выбрал наиболее перспективное направление по каплям крови.
Следующее помещение было пусто.
– Может, надо было в другую сторону? – поинтересовался мой болтливый друг.
– Эй, - послышался негромкий оклик позади.
Мы встретились очень быстро. Там стояла девушка. Почти целая. Левую грудь она еще держала в руках.
– Вы верно идете! Дядя Мэрдок, просыпайтесь и соберитесь! – позвала она ободряюще, обращаясь к застывшей груде в предыдущей комнате. – Мы ищем этого мерзавца!
Груда, скрытая портьерами, застонала и заворочалась. Дженкинс попытался заткнуть уши локтями, не выпуская ни револьвера, ни фонарика. Вышло только символически.
– Но дальше… – проговорил я.
Девушка вместо ответа уверенно указала на следующую портьеру и водворила грудь туда, где ей следовало бы обретаться без вмешательства извне. Когда она догнала нас в следующей комнате, она уже каким-то чудом была в платье. Голубом и шелковом.
– Мой любимый цвет, – пояснила она в ответ на немой вопрос в глазах Дженкинса.
Как бы то ни было, так она выглядела гораздо лучше, чем раньше.
Еще одну комнату мы угадали по дробному стуку чего-то об пол. Похоже, это были чьи-то отрубленные ноги. Тут уже нас догнал и пожилой мужчина, заправляющий неведомо откуда взявшуюся рубашку в неведомо откуда взявшиеся брюки. Он уверенно указал пальцем на следующую портьеру.
– Да откуда вы знаете?! – возмутился Дженкинс.
Но оттуда донеслись новые звуки – приглушенной здесь музыки – это был джаз, Дюк Эллингтон, разговоров, смеха. Похоже, там была вечеринка, и все эти люди были в опасности. Вероятно, именно оттуда они попадали в остальные комнаты, чтобы превратиться в остывающие и уже холодные груды разъятой плоти. Или не груды, а выставки вроде манекенов на шарнирах, гирлянд на проволоке и прочего – это мы уже проходили, в том числе и говорящие гирлянды на проволоке. А вот в ближайших комнатах, видимо, груды были результатом чьей-то спешки.
Мы все быстро пересекли еще пару пустых комнат, и за очередной портьерой были буквально ослеплены ярким светом и оглушительными приветствиями, криками, хлопушками с разлетающимися конфетти, свистелками и громом пробок, вылетающих из бутылок с шампанским.
– Инспектор Трент! Сержант Дженкинс! – провозгласил некто в сияющем синтетикой белокуром парике и в маске клоуна. Добро пожаловать, с каждым разом вы все ближе и ближе!
– С каждым разом? – переспросил я, перекрикивая грохот. – Ближе к чему?
Фигура в парике и маске подняла руку, и стало гораздо тише. Все выжидающе смотрели на нас. У женщин сияли глаза. У мужчин они горели сочувственным охотничьим азартом. Портреты жертв – эти лица, живые и улыбающиеся. Вот они все…
– К цели, конечно! – провозгласил клоун. – Вы ведь уже понимаете, где мы. Этот дом – мозг убийцы, где все мы существуем как призраки. Отголоски, тени, воспоминания о нас. Понятия не имею, такими ли мы были на самом деле. Мы – нечто, созданное этим мозгом, не более… а может и более, я этого не знаю. И все мы – на вашей стороне, ведь он убил всех нас. И вас тоже. Давным-давно. – Я припомнил земляные холмики несколькими комнатами ранее, которым не придал значения. – А может быть и нет… – Клоун вдруг будто испуганно прижал руку к губам. – Может быть, вас никогда и не было, и вы только продукт его воображения, как и все мы. Некая часть мозга, выступающая против него. Желающая уничтожить его носителя. Вот только... – Клоун всплеснул руками: – Ведь с этим вы уничтожите и себя, и всех нас!
Вокруг воцарилась мертвая тишина. Ненадолго.
– Пусть! – воскликнула одна из девушек с бокалом в руке. – Это не жизнь, я приветствую вас инспектор! – Она высоко воздела бокал, и многие подхватили этот жест.
– Пусть! Пусть! Пусть это свершится!.. – гремело отовсюду, но были и застывшие, испуганные лица, побледневшие, не желающие уходить снова.
– Прошу внимания! – взвыл клоун. – Я чувствую эту волну, возносящую вас к небу, инспектор! Ваш звездный час чрезвычайно близок! Скажите мне, как все произойдет? – И он снял маску.
Все отшатнулись. Я улыбнулся, прицеливаясь. «Клоун» мне подмигнул, не споря.
– Все в ваших руках. Скажите, будет ли это инсульт? – «Клоун» сорвал парик, и я увидел обнаженный поблескивающий серый мозг, который он прикрывал. – Или, может быть, сердечный приступ? – Он рванул белый шутовской пиджак, обнажая пульсирующее сердце в уже вскрытой чем-то грудной клетке.
«Этот дом – мозг убийцы», – вспомнил я, и это определило мой выбор – я навел револьвер на серую, поблескивающую массу, а потом некстати подумал: «Нас ведь двое, почему он обращался только ко мне?..»
И в этот момент что-то толкнуло меня в спину. Затем, как через вату, послышался выстрел.
– Простите! – всхлипнул Дженкинс. – Я не хочу умирать! Только не снова!..
Мир завертелся будто калейдоскоп, пока я падал, преобладала тьма, и что-то пурпурное и мягкое, горячее и остывающее.
***
Мы снова в одной из комнат. Здесь темно, где-то светит луна. Она бросает блики на стволы наших револьверов. Я улыбаюсь. «Ничего, ублюдок, на этот раз я все помню и достану тебя. Рано или поздно. Я – твой Танатос, бессмертный, пока ты жив, внутри твоей головы. Однажды все обитатели этого дома перестанут бояться. Этот дом станет моим домом – только затем, чтобы обрушиться и похоронить тебя под собой».
– Идем, Дженкинс, – бросаю я не глядя.
– Да, шеф, – откликается тот покорно, и следует за мной во тьму, за первую из портьер.
09.09.2014
@темы:
сказки
-
-
10.09.2014 в 01:24-
-
10.09.2014 в 01:34Навевает, навевает
-
-
10.09.2014 в 01:49Навевает, навевает ) Хотя начинал писать эту штуку еще где-то год назад они вступили в коалицию!
-
-
10.09.2014 в 02:01Определенно - это был сговор
-
-
11.09.2014 в 21:46-
-
11.09.2014 в 21:51