Раздражают некоторые особы, с которыми мы друг друга и знать не знаем, и вдруг предъявляющие тебе какие-то моральные требования, которые их никаким боком не касаются. Просто кому-то что-то померещилось. Чихать я хотел.

(Почти из той же серии, что сообщение Стороной о религии.)

---

Чего-то я не понимаю.

Минус восемь на градуснике, а на улице лужи и ощущение, что тает все.

---

Странный, конечно, вопрос...

Эта бредовая мысль преследует меня с утра :-) Конечно, у всех свои склонности, и у всех свои обстоятельства, свои враги, и все же... Конечно, не все варианты перечислил, если что, дополняйте в комментах!

Вопрос: Куда бы вы предпочли нанести удар врагу:

1. В спину		0	(0%)
2. В челюсть		0	(0%)
3. Под дых		2	(11.76%)
4. Не по-джентльменски... :-)		1	(5.88%)
5. Морально		2	(11.76%)
6. Стереть в порошок любым способом, не стесняясь в средствах...		12	(70.59%)
Всего:		17

---

Мечта поэта... :-)

---

Ворон (Эдгар А. По)

Полночь, раз, была глухая; мысли - вялы и усталы,

Множество преданий странных в старой книге я прочел,

Грезил в зыбкой полудреме, и услышал незнакомый

Звук, как стук - неясный, скромный, в дверь жилища моего.

“Видно, гость, - пробормотал я, - у жилища моего.

Путник - только и всего.”



Помню ясно, как вчера я - был Декабрь, и догорая,

Угольки, как души, тая, рассыпались в прах и сор.

Жаждал утра я со страстью; дел себе искал напрасно,

В море книг топил несчастье, - спи, погибшая Линор, -

Незабвенный, лучезарный, ангел с именем Линор, -

Имя здесь - ничто, с тех пор.



Тут, звенящий тихий шорох заскользил в пурпурных шторах,

Ужасом пронзив, какого прежде я не знал еще;

И, чтоб сердце успокоить, повторил себе я строго:

“Это гость, что ищет крова - у жилища моего.

Путник поздний ищет крова у жилища моего.

Путник, только и всего.”



Дрожь в душе своей унявши, я решил не медлить дальше,

“Сэр, - сказал, - Мадам, быть может, - право, искренней всего,

Умоляю вас, простите, был ваш стук настолько тихим,

Деликатнейшим и тихим в дверь жилища моего,

Что я вас едва расслышал.” - Отпер дверь... И - никого.

Тьма лишь, больше ничего.



Я стоял, ошеломленный, в тьму глядящий, напряженный,

Дикой грезою пронзенный, небывалой до сих пор...

Долго ждал, но тьма молчала, больше знака не давала.

И одно лишь было слово здесь обронено: “Линор?” -

Я шепнул его, и эхо мне вернуло вздох: “Линор!”

Ясный вздох - и явный вздор.



В дом пустой вернувшись снова, с болью в сердце - нет ей слова,

Вскоре стук услышал новый - громче прежнего того.

“Видно, - я сказал, - там что-то бьет в оконную решетку.

Надо бы проверить, что там странно так стучит в окно.

Только сердце успокою, и взгляну, что бьет в окно.

Ветер лишь, скорей всего!”



Только распахнул я ставни, как влетел, шумя крылами,

В дом мой Ворон величавый, очевидец тьмы времен.

И надменно, без почтенья, без малейшего смущенья,

Будто лорд, без приглашенья, важно сел над дверью он -

Заскочив на бюст Паллады, важно, будто бы на трон, -

Сел, и все, и замер он.



И при виде черной птицы, смог я вдруг развеселиться,

Словно шутка над испугом - этот траурный убор.

“Хоть хохол торчит - не очень, не пуглив ты, это точно, -

Я признал. - Зловещий Ворон, знающий Ночной простор -

Как зовешься, покоривший Ночь - Плутона злой простор?”

Ворон каркнул - “Nevermore!”



Потрясен я был нескладной птицей, говорившей складно,

Пусть ответ ее, конечно, был не складный разговор;

Невозможно согласиться, чтоб к кому влетела птица,

Осчастливив тем, что села, как еще один затвор, -

На скульптурный бюст над дверью, будто чудище-затвор, -

С этой кличкой - “Nevermore”.



Но сидел он отрешенно, так сказав, на бюсте, словно,

Вместе с этим странным словом жизнь покинула его,

Ничего не добавляя, ни пера не поправляя -

Лишь когда пробормотал я, “Как друзья все, до сих пор -

Утром он меня оставит, как Надежды, до сих пор.” -

Вдруг изрек он: “Nevermore.”



От внезапности я вздрогнул - да и кстати было слово.

“Несомненно, - я промолвил, - заучил он этот вздор -

Вздох хозяина, чьи беды не давали видеть света,

И печалям стал ответом, как припев иль заговор -

И надеждам отпеваньем - тот тоскливый заговор:

“О, довольно - nevermore.””



Но, как прежде, эта птица - повод, в шутке, мне забыться;

Кресло к двери развернул я, к бюсту, к Ворону в упор,

И на бархат опустился, и в фантазии пустился,

Сочиняя, что пророчил мне посланец давних пор -

Черный, мрачный и ужасный очевидец давних пор,

Мне прокаркав: “Nevermore.”



Так сидел я, в размышленье, но уже без обращенья

К птице, чьи глаза сверкали, в сердце мне вжигая взор,

И мечтал я, отдыхая, мягкий бархат приминая,

Что свет лампы, обтекая, в странный превращал узор.

Фиолетовый тот бархат, тот причудливый узор,

Ей не смять, ах, nevermore!



Воздух, в сладком представленье, загустел в хмельном куренье -

Серафим махнул кадилом, став незримо на ковер.

“Бедный грешник, - тут вскричал я, - Божьи ангелы, слетая,

Дарят отдых, мир, непентес горькой скорби о Линор;

Жадно пей благой непентес - пей, и позабудь Линор!”

Каркнул Ворон: “Nevermore.”



Я сказал: “Исчадье ада! - Ворон вещий, или дьявол! -

Послан ли сюда Лукавым, или брошен в сей простор

Ты неистовой стихией, в царство колдовской пустыни,

В дом, где Ужасом все стынет - о, ответь мне, вещий взор -

Ждет ли Галаад целебный? - заклинаю, вещий взор!”

Каркнул Ворон: “Nevermore.”



Я сказал: “Исчадье ада! - Ворон вещий, или дьявол! -

В Небесах, что Бог над нами, возлюбивший нас, простер -

Предреки: душе скорбящей, ныне далеко бродящей,

Встретится святая дева - ангел с именем Линор,

Незабвенный, лучезарный ангел с именем Линор.”

Каркнул Ворон: “Nevermore.”



“Птица-бес, ты стала лишней! - завопил я тут, вскочивши. -

Убирайся - в Ночь, и Бурю, и Плутона злой простор! -

Черных перьев не роняя, знака лжи не оставляя,

Дом немедля покидая - наш закончен разговор!

Клюв свой вынь навек из сердца, прочь же, кончен разговор!”

Каркнул Ворон: “Nevermore.”



И сидит, сидит неслышно, не взлетая, неподвижно,

Дремлет на Палладе бледной черный демон до сих пор;

Но глаза его сверкают, ничего не упускают,

В свете лампы он роняет тень на вытертый ковер.

И душе моей из тени, тяжко павшей на ковер,

Не подняться - nevermore.



перевод - февраль 1999

---

Красотища...

---

Берег Ирландии...

---

Потрясающее описание, особенно мне нравится упоминание о "поздней традиции"

"Ричард III Глостерский (1452 - 1485 гг.)



Король Англии с 1483 года, последний из династии Йорков; младший брат Эдуарда IV, герцог Глостер с 1461 года. Он принимал участие в войне Алой и Белой розы. Был регентом при 12-летнем Эдуарде V в 1483 году. Заключив его вместе с братом Ричардом в Тауэр, совершил государственный переворот и был коронован под именем Ричарда III 6 июля 1483 года. Сыновья Эдуарда IV - Эдуард V и Ричард - по приказу Ричарда III были убиты в Тауэре. Не исключено, что Ричард III приложил руку к убийству короля Генриха VI Ланкастера. Поздняя традиция изображает Ричарда III сухоруким, горбатым, с демоническим лицом - вспомним злобного карлика в шекспировской пьесе.



Ричард III провел ряд реформ, популярных в народе: упорядочил судопроизводство, запретил производить насильственные поборы, охранял интересы английского купечества. С 1483 года столкнулся с волной мятежей, затеянных сторонниками Ланкастеров. 7 августа 1485 года родственник Ланкастеров - Генрих Тюдор - высадился в Уэльсе. В состоявшейся у Босворта 22 августа 1485 года битве с его войсками Ричард III потерпел поражение и погиб. Битвой при Босворте закончилась война Алой и Белой розы."



Что ж, как говорится, кто побеждает, тот и историю заказывает... :-)

На самом деле, слышал версию, что и с родственники своими он не сам расправился, просто удачно подставили. Надо будет как-нибудь раскопать то исследование...



Вообще, совершенно обалденный сайт "Виртуальная Европа", советую посетить: http://europa.km.ru



Отрывок взят с этой страницы: http://europa.km.ru/gb/history6.htm

---

А вот в этой комнате Тауэра, по преданию, был убит Генрих VI, по преданию же, убийцей был сам Ричард Глостер, будущий Ричард III.

---

Очередной перевод "Колодца и маятника" для желающих:



http://www.proza.ru:8004/texts/2001/07/16-24.html

---

На точке преткновения

"Святая простота - хуже воровства."

---

"Каждый человек - кузнец своего счастья."

"А зачем нам кузнец? - подумало счастье. - Кузнец нам не нужен..."

---

План Тауэра

(на всякий случай)

---

Старый добрый Тауэр

---

Сердце-стукач (Эдгар А. По)

ДА! - нервен - очень, просто жутко нервен, таков уж, каков есть. Но почему вам НАДО утверждать, что я сумасшедший? Болезнь лишь обострила мои чувства, а не расстроила их, не притупила. А острей всего стал мой слух. Я слышу все, что творится на небесах и на земле. Я слышу множество вещей, что творятся в преисподней. И как, после этого, я сумасшедший? Слушайте! И внимайте, как здраво - как спокойно поведаю я вам всю эту историю.

Трудно сказать, когда именно эта идея впервые пришла мне в голову; но раз появившись, она преследовала меня днем и ночью. Поводов к тому не было. Да и эмоции ни при чем. Я любил старика. Он не сделал мне ничего дурного. Ничем не оскорбил. И на его золото я не зарился. Думаю, это все его глаз! Да, вот именно он! Один его глаз походил на глаз грифа-стервятника - тусклый голубой глаз, подернутый мутной пленкой. Когда бы взгляд его ни падал на меня, кровь стыла у меня в жилах; так, понемногу - совсем не скоро, раз за разом, я задумал лишить старика жизни, чтобы таким образом избавиться от его глаза на веки вечные.

Вот в чем вся соль. Вы воображаете, что я сумасшедший. Да ведь сумасшедший ничего не соображает. А вы взгляните на МЕНЯ. Вы увидите, как благоразумно я поступил - с какими предосторожностями - с какой предусмотрительностью - как хитро я все устроил! Никогда еще я не был так мил со стариком, как в течение целой недели перед тем как я его пристукнул. И каждую ночь, когда дело шло к полуночи, я поворачивал ключ в его замке и приоткрывал дверь - о, знали бы вы, как нежно! А затем, когда дверь была открыта настолько, что могла пройти моя голова, я запускал во тьму комнаты потайной фонарь, плотно закрытый, закрытый весь так, что ни лучика не выбивалось наружу, а затем просовывал внутрь и свою голову. Ах, вы бы, верно, рассмеялись, увидев, как ловко я просовывал ее внутрь! Я двигался медленно - очень, очень медленно, так что никак не мог потревожить сон старика. Это занимало у меня не меньше часа - пока моя голова не проходила целиком в дверь, так, что я мог увидеть его, лежащего на своей постели. Ха! - мог ли сумасшедший действовать так умно? И когда моя голова оказывалась в комнате, я осторожно открывал фонарь - о да, очень осторожно - осторожно (чтобы не скрипели петли) - я открывал его настолько, чтобы только тонкий лучик падал на его хищный грифий глаз. И это я проделывал долгих семь ночей подряд, ровно в полночь - но его глаз всегда был закрыт, и значит, я не мог совершить задуманное, ведь не сам старик раздражал меня, а только его Злой Глаз. И каждое утро, как занимался день, я бодро входил в его комнату, беспечно заговаривал с ним, называл по имени самым сердечным тоном, и справлялся, как он почивал. Так что, вы понимаете, он должен был бы быть очень проницательным стариком, чтобы заподозрить, что каждую ночь, ровно в двенадцать, я приглядывался к нему, пока он спал.

На восьмую ночь я еще более осторожно, чем обычно, открыл дверь. Минутная стрелка на часах, и та двигалась быстрее чем я. Никогда еще я не ОЩУЩАЛ в такой полной мере собственного могущества - своей невероятной смекалки. Я едва не лопался от предчувствия триумфа. Я предвкушал его, приоткрывая дверь, на волосок за волоском, а старику и во сне не снились мои тайные деяния и помыслы! Я довольно усмехнулся своим мыслям, и, должно быть, он услышал меня, так как вдруг дернулся на постели, как бы вздрогнув в испуге. Вы, верно думаете, я кинулся прочь? - никак нет. Его комната была черна как бочка со смолой из-за царившего тут мрака (ставни-то были накрепко закрыты из опасения перед ворами), так что, я-то знал, что он не может увидеть открытой двери, и потихоньку толкал ее все дальше и дальше.

Я уже просунул голову внутрь, и начал было открывать фонарь, когда мой большой палец соскользнул с заслонки, и старик аж подпрыгнул, сев на постели, и вскрикнул: "Кто здесь?"

Я замер в неподвижности, не отвечая. Битый час я не пошевелил и мускулом, и все это время я не слышал, чтобы он лег снова. Он продолжал сидеть в постели, прислушиваясь, совсем как я ночь за ночью слушал как стражник смерти - жук могильщик скребется в стене.

Наконец я услышал слабый стон - и я понял, что то был стон смертельного ужаса. Это не был стон боли или горя - о, нет! Это был беспомощный придушенный звук, исходивший из самой глубины души, переполненной неизбывным страхом. Я хорошо знаю, что это за звук. Многие ночи, в самую глухую полночь, когда весь мир спал, он вырывался из моей собственной груди, и жуткое его эхо повергало меня еще глубже в пучину донимающих меня кошмаров. О, да, говорю вам, я отлично его знаю. И я знал, что чувствовал старик, и жалел его, хотя и посмеивался в душе. Я понял, что он лежал без сна, заслышав самый первый легкий шум, когда вдруг шевельнулся в своей постели. И его страхи росли в нем с того самого мига. Он пытался объяснить их себе всего лишь ночными фантазиями, и не мог. Он говорил себе - "Ничего - это только ветер в трубе, только мышь пробежала по полу", или - "Это просто сверчок, что лишь стрекотнул и смолк". Да, он пытался успокоить себя этими объяснениями, но все было тщетно. ВСЕ ТЩЕТНО, потому, что сама Смерть приближалась к нему, и ее черная тень уже пала на жертву и окутала ее. Именно влиянье этой непостижимой тени было причиной тому, что не видя ничего и не слыша, он ОЩУЩАЛ присутствие моей просунутой головы в своей комнате.

Я ждал долго и терпеливо, но так и не дождался звука, говорившего бы, что он лег. Наконец, я решился чуточку приоткрыть фонарь - самую чуточку - на крохотную щелочку. И я приоткрыл его - вы даже представить себе не можете, как бесшумно, мягко - и единственный неясный луч, тонкий и бледный как паучья нить, вырвался из щелки наружу и упал на его грифий глаз.

Он был открыт настежь - открыт во всю ширь, и при виде его я просто осатанел. Я увидел его с совершенной ясностью - полностью, тускло голубой, окутанный жуткой оболочкой, отчего мороз пронял меня до самого мозга костей - больше я ничего не видел - ни лица старика, ни его самого, инстинктивно наведя луч точнехонько на это дьявольское место.

И в тот самый миг, я уже говорил вам, что вы путаете сумасшествие со сверхобостренностью чувств? - в тот самый миг, повторяю я, моего слуха коснулся низкий, глухой быстрый стук, словно от часов, завернутых в хлопок. И ЭТОТ звук я тоже распознал отлично. Это был стук сердца старика. И он подстегнул мое исступление, так же, как барабанный бой распаляет в солдате доблесть.

Но и тогда я стерпел и не двинулся с места. Я едва дышал. Я держал фонарь ровно. Я старался так спокойно, как только мог, удерживать луч света на его глазу. А между тем, адский барабанный бой его сердца нарастал. Он бил все быстрее и быстрее, и громче и громче с каждым мигом. Ужас старика, ДОЛЖНО БЫТЬ, перешел все границы! Стук становился громче, повторяю, громче с каждым мгновением! - вы ведь не теряете нити, верно? Я уже говорил вам, какой я нервный - ну, так оно и есть. И в тот миг, в самый мертвый час ночи, среди внушающего трепет безмолвия старинного дома, этот нечеловеческий звук пробудил во мне ничем не сдерживаемый ужас. Еще несколько минут я держался изо всех сил, оставаясь недвижным. Но стук становился все громче, громче! Я думал, его сердце лопнет! И вдруг меня охватила паническая мысль - да ведь сосед же его услышит, этот стук! Час старика пробил! С диким воплем я отворил фонарь и впрыгнул в комнату. Он один раз душераздирающе вскрикнул - один только раз. В одно мгновение я стащил его с постели на пол, и придавил сверху тяжелой кроватью. А затем ликующе улыбнулся тому, что дело наконец сделано. Но еще долгие минуты его сердце стучало тем самым "укутанным", глухим звуком. Впрочем, это уже не беспокоило меня; его уже невозможно было услышать сквозь стену. Наконец, оно перестало. Старик умер. Я вернул кровать на место и проверил труп. Он был как булыжник, мертв как булыжник. Я положил ладонь ему на сердце и держал так долгие минуты. Пульсации там не было никакой. Он был мертв как булыжник. Его глаз больше никогда меня не побеспокоит.

Если вы все еще думаете, что я сумасшедший, то перестанете думать так дальше, когда я расскажу вам, какие меры предосторожности я предпринял для сокрытия тела. Ночь была на исходе, и я работал быстро, но тихо. Первым делом я расчленил труп. Я отрезал его голову, потом руки, а затем и ноги.

После этого я поднял три половицы в его спальне и поместил все между перекрытиями. А потом вернул доски на место, да так искусно и ловко, что никакой человеческий глаз - даже ЕГО глаз - не мог бы заметить, что что-то не так. И замывать было нечего - ни пятнышка, ни малейшего следа крови. Я очень тщательно за этим присмотрел. Ничего из кадушки и не брызнуло - ха! ха!

Когда я завершил свой труд, было где-то четыре утра - еще темно как в полночь. А как колокол отзвонил четыре, кто-то постучал во входную дверь. Я пошел открывать с легким сердцем, - а чего мне было ТЕПЕРЬ бояться? Вошли три человека, и представились, весьма учтиво, офицерами полиции. Сосед, видите ли, услышал посреди ночи жуткий крик, поднялся, заподозрив неладное, и сообщил в полицейский участок, так что они (полицейские) уполномочены обыскать помещение.

Я улыбнулся - ведь ЧЕГО мне было бояться? И предложил джентльменам войти. Кричал, объяснил я, я сам - во сне. И упомянул между прочим, что старик в отъезде. Я провел своих гостей по всему дому. Предложил им искать везде - искать ХОРОШЕНЬКО. Я привел их, в конце концов, и в ЕГО спальню. Показал им все его кубышки, спокойно, без волнения. Восторгаясь собственным самообладанием, я принес в комнату стулья и просил их ЗДЕСЬ отдохнуть от трудов их праведных, а сам в лихом озорстве от чувства своего полнейшего триумфа, поместил свой стул точнехонько над тем местом под полом, где схоронил труп жертвы.

Полицейские были совершенно удовлетворены. Мои МАНЕРЫ, с какими я держался, их убедили. Я был невероятно спокоен. Они расселись, и так как я отвечал им с полным дружелюбием и поощрял их, они и сами разговорились о совершенно задушевных частных вещах. Но, долго ли, коротко ли - я стал чувствовать, что устаю, слабею, захотел, чтобы они исчезли. Голова моя заныла, в ушах зазвенело, а они все сидели, все болтали. Звон делался все отчетливей: я заговорил без остановки, чтобы избавиться от этого ощущения, но звон не стихал, а становился все четче, определеннее - пока я наконец не понял, что звенит он отнюдь не только у меня в ушах.

Бесспорно, я ОЧЕНЬ устал; но заговорил еще бойчее, еще громче. А звук все нарастал - и что мне было делать? Ведь это был НИЗКИЙ, ГЛУХОЙ, БЫСТРЫЙ СТУК - КАК ОТ ЧАСОВ, ОБЕРНУТЫХ В ХЛОПОК. Я начал терять дыхание, а полицейские ничего не замечали. Я заговорил еще быстрее, еще неистовей, но шум все нарастал. Я вскочил, заспорил о каких-то пустяках, что-то доказывал, взяв высокую ноту и энергично жестикулируя, а шум продолжал нарастать. Ну ПОЧЕМУ ЖЕ они не уходят? Я мерил шагами пол, носясь взад-вперед и словно бы раздраженно топал, поглядывая на этих парней, а звук все нарастал. О Боже! что я МОГ поделать? Я исходил пеной - я ревел как зверь - я ругался на чем свет стоит! Я раскачивал стул, на котором сидел, стучал им по доскам пола, но шум нарастал, перекрывая все это и продолжая расти. Он становился громче - громче - ГРОМЧЕ! А эти парни все болтали в свое удовольствие, и улыбались. Разве возможно, что они не слышали? Всемогущий Боже! - нет! нет! Они слышали! - они подозревали! - они ЗНАЛИ! - они насмехались над моим ужасом! - вот что я понял, и в чем до сих пор уверен. И что угодно - все было б лучше этой страшной пытки! Все было б милосердней такого издевательства! Я больше был не в силах выносить эти циничные всезнающие усмешки! Я почувствовал, что вот-вот заору, или умру! - и сейчас же! - опять! - ну! громче! громче! громче! ГРОМЧЕ! -

- Злодеи! - завопил я, - хватит притворяться! Признаюсь в содеянном! - отдирайте доски! - вот здесь, здесь! - это стучит его чудовищное сердце!



перевод - февраль-март 2001

---

Эльдорадо (Эдгар А. По)

Весел, удал,

Рыцарь скакал,

Равно - в жару, в прохладу.

Долог поход.

Песню поет

Ищущий Эльдорадо.



Ловок и смел,

Рыцарь старел,

И в сердце все больше хлада:

Свет обошел -

Но не нашел

Даже следа Эльдорадо.



Силам конец,

Чуть не мертвец,

Тень уловил он взглядом.

“Тень, - он хрипит, -

Где же сокрыт

Дивный край Эльдорадо?”



“Там, за грядою

Лунных гор -

В Долине смертного хлада. -

Вскачь! Веселей! -

В Царство Теней,

Грезящий об Эльдорадо!”



перевод - 4-5.02.1999.

---

Венец из железа, конь адских кровей,

Мир троп потаенных, волшебных дверей,

Что мне сказать вам? Что жизнь хороша -

Веселье и слава, и ждешь лишь ножа.

("Венец из железа"



Эдгар Аллан По



СТРАНА ГРЕЗ



Дикой, мрачною дорогой,

Падшим ангелам знакомой,

В час, как держит черный трон,

Некто - Ночью наречен,

В этот край опять иду я,

С края мира, бледной Туле,

Где все странно, первозданно,

и возвышенно как сон.

Вне пространства. Вне времен.



Бездны бескрайни, безбрежны потоки,

Гроты, ущелья, деревья - что боги -

И слов человеку нельзя отыскать,

Как в россыпях рос это может блистать...

Скалы нависли и падают вечно,

В воды морские, что так бесконечны;

Волны морские бурлят и стремятся

В жаркое небо, горят и искрятся...

Озера без края, лежат распростерты,

Глади пустынны, недвижны и мертвы,

Воды тоскливы, тоскливы и стылы,

В саване снежном разросшихся лилий.



Дальше озер, что лежат распростерты

Гладью пустынной, недвижной и мертвой, -

Вод их тоскливых, тоскливых и стылых,

В саване снежном разросшихся лилий,

В путь через горы, по краю потока,

Вечно бурлящего мрачно и строго;

Дальше, меж дебрей седых и болот -

Жаб и тритонов там вечный оплот -

Через трясины коварной моря,

Через гнездовища для Упыря,

Мимо всех мест, в совершенстве нечистых,

Черной тоскою текущих смолистой,

Где путешественник с ужасом встретит

Памяти прошлой, отринутой, сети -

Призраки в саванах вздрогнут, вздыхая,

Рядом, дорогою той же блуждая -

Призраки старых друзей, что ушли -

В муках агонии в лоно Земли -

в Небо ль взошли?

Сердцу, познавшему бед легионы

Край безмятежности дал бы покоя -

Дух, что стремился сквозь Тени преграды,

Здесь ты обрел бы свое Эльдорадо!

Но - увы, странник, прошедший все это,

Встанет у врат, и не сыщет привета, -

Сонмы чудес никогда не предстанут

Смертному, дерзко открытому взгляду.

Царь всемогущий навек запретил

Нам подниматься над властью светил.

В жаждущей скорби Душа здесь блуждает,

И глядя лишь в темные окна, мечтает.



Дикой, мрачною дорогой,

Падшим ангелам знакомой,

В час, как держит черный трон,

Призрак - НОЧЬЮ наречен...

Путь домой опять держу я,

С края мира, бледной Туле.



Перевод - февраль 1999,

февраль 2000.

---

Вот такое уже настроение, как в сугробе...

---

Эх, и почему у dust в самых интересных сообщениях отключены комментарии? :-)

Ведь потрясающая красотища: "поймать последнее зимы дыханье..."

---

Забавная штуковина, не знаю чье произведение, спасибо за ссылку БесСмертному Гвардейцу :-))

Долго смеялся :-)



http://www.auto.ru/wwwboards/anecdotes/0165/46851.shtml