Coeur-de-Lion & Mastermind
Сбил хронологический порядок и завис, что переносить следующим. Разгулялись всякие соображения, что тащить в первую очередь, и что оставить напоследок. Ладно, черт с ними, вспомню, из-за чего сам сбой - собирался совместить эти два миди с разных рейтингов, так как они откровенно из одной пачки. И все про мондасианский корабль. Сперва о том, как Мастер туда попал, а потом о первых шагах по программе кибернетизации населения. Оба не под замком, хотя во втором и рейтинг, кажется, он не такой уж травмирующий. (Если у меня просто глаз замылился, можно намекнуть, закрою от несовершеннолетних).
Путь обмана
миди, 4104 слова
Персонажи: Мастер, мондасианцы
джен, драма, POV, легкое AU
Приквел к финалу 10 сезона.
Киберлюди – это всего лишь люди, которые еще не доэволюционировались до такой своей совершенной сферической формы, как токлафаны. Как-никак, до конца Вселенной отсюда было еще очень далеко! А чтобы подобраться к нему незаметным и будто бы естественным образом, требовалась осторожность, и согласованность множества деталей. Я разместил уже несколько будущих армий на выверенных орбитах у массивных черных дыр, когда пришла очередь Мондаса. Я использовал те тенденции развития, к которым само по себе тяготело население выбранных цивилизаций. Происходящее не должно было вызывать ни малейших подозрений – они развивались естественным образом, только помещенные в пространственно-временные ловушки из черных дыр на кораблях-полисах, кораблях-ковчегах, кораблях поколений, на которых они стремились каждый к своему Раю – не найденному новому дому. Они получали, чтобы не сбиться с пути, определенный «пакет» мифов, предсказаний, программ, индивидуальных руководств к действию на первое время в тех экстремальных ситуациях, в которых они оказывались, а затем я отправлялся к следующей перспективной цивилизации, чтобы поместить зародыш очередной армии в идеальную выростную среду. Прорастающие за ночь зубы дракона, превращающиеся в несокрушимые воинства к назначенному сроку!
В локальных замкнутых средах процессы ускорялись. А относительно всего остального мира – замедлялись, будто маленькие кусочки истории изымались из обращения, чтобы быть извлеченными созревшими. Ближе к концу Вселенной. К «последней» эпической битве добра и зла, где добром, конечно, буду я. А злом – все, что противится моему воцарению. То, что однажды произошло на Земле, произойдет на Галлифрее, пока он слаб и немощен после Войны Времени, пока дезориентирован в новой точке континуума, куда его так любезно поместил Доктор.
А ведь сколько было драмы вокруг того, что он его уничтожил! Но не так-то просто уничтожить что-то во времени. Иногда к счастью, иногда... просто таково положение дел во Вселенной. И некоторые переоценивают свою роль во всем происходящем.
Мондас погибал. Обычное повседневное дело. Как и все более-менее развитые планеты, обитатели которых сознают, что не живут в неизменных условиях и сами являются активным фактором их изменения. Одним из. Может, иногда и ключевым.
Когда одноклеточные организмы устраивают глобальные катастрофы, к примеру, поглощая из атмосферы весь метан и заменяя его на такие отходы жизнедеятельности как кислород, никто не поднимает шума, если, конечно, к тому времени на планете не заведется не в меру разумная метанодышащая цивилизация. Массовые вымирания существ, не стремящихся к звездам, также в порядке вещей. Вся разница лишь в том, можете вы что-нибудь поделать с перспективой своего вымирания, или нет. Если да, или думаете, что да, то поднимается кипиш. Мондас не так давно обзавелся космическими технологиями и был еще невероятно далек от того, чтобы попытаться успешно спасти саму планету, как-то компенсировав накапливающиеся изменения, подступающее глобальное потепление и растущие горные кряжи, архипелаги и континенты промышленного и бытового мусора – нормальные отходы жизнедеятельности любых живых существ – вы бы удивились, узнав, какие любопытные разумные виды могут вызреть именно на таком субстрате, который кажется вам совершенно негодным, опасным и вредным, но, спору нет, их жизнь будет совершенно несовместимой с вашей.
Разумеется, пока мондасианцы мало что могли поделать с самим булыжником, которому ни жарко ни холодно, что бы с ним ни происходило, но последним прижившемся на нем обитателям становилось туговато. Демографическая и политическая ситуация накалялись, грозя «глобальным потеплением» не хуже климатического. И так естественно было, что среди множества безумных проектов, призванных облегчить участь мондасианцев, включающих в том числе и планы по кибернетизации разумного населения, появился отлично разработанный проект космического корабля, способного вместить миллионы людей, надеющихся обрести прекрасный новый дом среди звезд, и которые должны были также просто очистить занимаемое на планете место и тем самым уже немного разрядить нарастающее напряжение.
Со мной на Мондас прибыл синекожий спутник, довольно пустоголовый тип, что-то вроде моей личной горничной – сложно было бы назвать его даже камердинером, определенно в таком качестве он бы не поспевал. Назвать его любимой зверушкой тоже было бы странно. Зверушкой еще куда ни шло, но те же мондасианцы на данной стадии своего развития с напряжением восприняли бы подобное отношение к тому, кто умеет разго... хм, нет, о поддержании разумной беседы как-то тоже не могло быть речи, лучше скажем – болтать, к тому же, как им казалось в присутствии моей ТАРДИС, на понятном им языке. Но, как его ни называй, он был мне предан после небольшой заварушки с его собственной планетой, причин и следствий которой он так и не уловил, и полагал, что я спас его, единственного выжившего после страшной катастрофы, из чистого милосердия. Он даже так и не понял штуки с ТАРДИС. Ну да, она была больше внутри, чем снаружи, и что с того? Видел он ее не то чтобы лишь разок и поверхностно, но пребывал по большей части в затуманенном состоянии сознания и не всегда потому, что под воздействием гипноза. Последний был бы хоть каким-то оправданием... Как бы то ни было, он сам все списывал на собственные расстроенные чувства и блаженно полагал, что находился на обычном космическом корабле, где пару раз напрочь заплутал в помещениях из-за своей некоторой топографической неполноценности и того, что слабо разбирался в технике. Тем более, что ТАРДИС с исправной хамелеонной системой и выглядела снаружи как настоящий обычный космический корабль, разумеется, куда меньший по размеру, чем его начинка, в которой видел он все-таки совсем не много помещений – стал бы я пускать его куда попало. Он полагал меня самого мондасианцем (по крайней мере, внешне мы никак не различались, и я точно был не синего цвета), отважным капитаном и ученым подвижником с некоторыми политическими наклонностями, возвращающимся с добрыми вестями из дальней экспедиции с благороднейшей целью поиска средств спасения собственного народа. А для мондасианцев он был живым свидетельством того, что космос битком набит планетами, пригодными для жизни гуманоидов, дышащих кислородом и почти во всем похожих на них самих – стоит лишь протянуть руку и проложить высокотехнологичный мост. Надо ли говорить, что это чрезвычайно их воодушевило и обнадежило?
Мост, который следовало проложить, должен был стать более чем просторным, но вовсе не для всех пассажиров, страждущих покинуть Мондас, а для небольшой части, которой будет вполне достаточно, чтобы заселить его, исчезнув из континуума практически незамеченной. Сколько гигантских кораблей, способных бросить нескромный вызов человеческим богам, встречались со своими айсбергами и шли на дно или просто бесследно исчезали в глубинах куда более великого, чем они сами, безграничного пространства!..
Да, на Мондасе я был вполне успешен и как политик. В конце концов, Мондас мало чем отличался от Земли, а тут я еще и не собирался пока... да можно сказать, и вовсе не собирался всерьез его захватывать, просто сверкнул, ярко и ненадолго, как пролетающая комета, заворожив последователей и до слез обрадовав не на шутку разволновавшихся «конкурентов» своим намерением навсегда оставить планету, чтобы самому увести к звездам строящийся по моим чертежам (и даже на мои неизвестно откуда взявшиеся средства – много будете знать, скоро состаритесь) циклопический ковчег. Выстраиваемый на некотором отдалении от планеты – ведь на самой планете было чертовски мало места, тем более для такой махины. Материалы тоже брались в основном извне – бесхозные металлы и минералы из щедрого Пояса астероидов. Корабль строился невероятно быстро по людским меркам, что было весьма удивительно для самих людей, но постоянные премии за успешно выдержанные сроки сглаживали их удивление и желание разбираться, на что уж точно времени не хватало, в чем же дело и каким образом в процессе оказываются срезаны кое-какие углы. Всего-то за несколько лет корабль был готов. Тщательно набранный экипаж из мужчин и женщин самого крепкого здоровья (чтобы выдерживать все перегрузки и превратности глубокого космоса, разумеется) поднят на борт, судно сошло со стапелей и взяло курс к Мондасу, чтобы занять место на устойчивой орбите над ним и загрузить достаточное количество колонистов, когда случилось то, что для людей было совершенно непредвиденным. Торжественный запуск принципиально нового гиперпривода, который должен был доставить нас к месту назначения во мгновение ока, вовсе не оказался произведен неудачно, с катастрофической ошибкой: пришел черед следующего этапа моего плана и все произошло в точности в соответствии с ним, по тщательно выверенной программе, заложенной в компьютер в скрытом режиме и активированной этим запуском, доверенным моему ближайшему помощнику, настоящему инженерному гению Мондаса, который теперь совершенно не был мне нужен со всеми его знаниями...
Корабль затрясло, оглушительно взвыли сирены, раздались крики ужаса. Мой помощник-мондасианец совершенно спал с лица.
– Это не я!.. Это не я!.. – только и повторял он, но его никто не слышал. Все были слишком потрясены тем, что видели не только на мониторах, но и в огромные носовые иллюминаторы, открывающие во всей красе чудовищную перспективу – разверстую голодную пасть черной дыры.
– Что ты натворил, мерзавец?! – громовым голосом воскликнул я, будто в сердцах хватая помощника за грудки и вытряхивая из пилотского кресла. – Зачем?! Зачем ты это сделал?!
– Я не виноват!.. – взвизгнул позеленевший от страха и потрясения мондасианец. – Это поломка, это какая-то диверсия!..
– Даже не сомневайся!.. – промурлыкал я ему в лицо и, отшвыривая его обратно в кресло, успел увидеть ужас понимания – кто именно это сделал, перед тем, как пристрелил его из обычного мондасианского штатного бластера, прожегшего в нем огромную дыру, исключающую шансы на выживание и способность вымолвить хоть слово, пока смерть не вступит полностью в свои права. Такое неслыханное преступление уж точно требовало жертв. Кто-то непременно должен был за него ответить, чем быстрее, тем лучше, пока никто не успел опомниться.
Крики вокруг превратились в сдавленные вздохи. Расправа всех немного отрезвила и тут же снова сконцентрировала контроль в моих руках. Я столкнул остывающее тело на пол, сам занял его место за панелью управления и начал быстро корректировать программу полета. Успешно. Мы больше не неслись с прежней скоростью в объятия черной дыры. Но разумеется, это было еще не все. Чтобы перевести огромную махину на реверс, нужно было переустановить кое-какую автоматику на другом конце судна, которая мало того, что все еще гнала корабль к черной дыре, она делала это со скоростью и эффективностью куда более высокой, чем происходили процессы в голове корабля.
Никому более не доверяя такое архиважное дело, я взял с собой часть команды и рванул к высокоскоростным лифтам. Часть, оставшаяся в рубке, послужит небольшим резервом, который должен будет добавить «свежей крови» в ходе дальнейшего проекта. Спустившись вниз, мы справились с ненужным ускорением без особого труда, и теперь корабль точно не падал в черную дыру, умостившись надежно на орбите вокруг нее, медленно, очень медленно стремясь отдалиться. Но «драгоценное время» было потеряно – корабль попал в ловушку, из которой не выбрался бы в течение всего того времени, которое и было мне нужно, зависнув в шатком равновесии, постоянно убегая и все-таки не в состоянии убежать от затягивающего черного водоворота – до самого конца Вселенной. Почти до самого. Самый конец я тоже видел, и до него от «почти самого конца» оставались еще миллиарды лет. Но что толку править бесплодной пустыней? Когда я доберусь до Галлифрея, я сумею вернуть его на место, может, не то же, что было, на другое, гораздо лучшее, в неизмеримо усиленной позиции, и ни у кого не будет шансов остановить нас... остановить меня.
Что ж, дело было сделано. Растерянные люди пытались сориентироваться и никак не могли. И тогда я еще раз обратил их внимание на ситуацию:
– Мы ведь находимся на орбите черной дыры, вы понимаете, что это значит?!
Они все еще находились в шоке и не понимали, хотя многие из них обладали отличным по их меркам техническим образованием.
– Вспомните же теорию относительности! Мы путешествуем на машине времени. По отношению ко всей Вселенной. Мы провели здесь меньше часа, но на Мондасе прошли столетия. Возможно, тысячелетия. Возможно, планета давно погибла, или спаслась безо всякой нашей помощи. Нам некуда возвращаться. Да мы и не можем.
Они запротестовали наперебой. «Наверняка должен быть выход!..» Они не были готовы к тому, что их жизнь бесповоротно изменится в одно мгновение. Мозг еще не был способен принять то, что произошло.
– Хорошо, хорошо, – успокоил я их. – Я буду продолжать искать выход, пока дышу! Пока есть жизнь, есть и надежда. Но имейте в виду, мы движемся страшно медленно по отношению ко всей остальной вселенной, но в то же время, мы движемся невероятно быстро по отношению к другому концу «Ковчега». Мы можем провести тут годы, а наверху – пройдут только минуты. Нам теперь некуда торопиться. Или вам. Вы можете отдохнуть. Смотрите. Этот корабль обустроен для дальнего путешествия. Он огромен и практически совершенно пуст. Целый город, целый мир с великолепными ландшафтами искусственно поддерживаемых экосистем на множестве палуб – невероятный неосвоенный мир для всего лишь затерянной горстки людей, такой как мы.
– Но мы должны вернуться за теми, кто остался в рубке! – осенило кого-то.
– Для них их собственное время течет с той же скоростью, – напомнил я. – Они ничего не теряют. Этот корабль настолько же в их распоряжении, насколько в нашем. Как только они это поймут, они найдут себе подходящую палубу, чтобы провести на ней остаток жизни. Да, увы, мы не способны выполнить свое прямое предназначение, но мы все еще корабль спасения цивилизации Мондаса. Где бы мы ни были, мы продолжаем жить. Когда мы наконец вернемся в обычный континуум, выйдя из притяжения черной дыры, пройдут миллионы лет. И тогда мы вернемся, мы должны вернуться – сам Мондас вернется во Вселенную! Если, конечно, мы будем продолжать жить, если оставим потомков и научим их всему, что знали.
Они впечатленно молчали, затаенно переводя дух, и в их душах прорастало и зрело чувство собственной удивительной значимости и потрясающих возможностей.
– Этот корабль – наш. Весь этот нетронутый, новенький с иголочки, мир – наш, – повторил я. – Ну а теперь, пожалуй, я вернусь в рубку и попробую что-нибудь изменить в нашей судьбе, хоть на это и мало надежды. А поскольку текущее время относительно, вы должны сознавать, что мы можем больше никогда с вами не увидеться – пока я поднимусь, а затем вернусь обратно, даже если не задержусь для того, чтобы что-то сделать, а я обязательно задержусь, минуют годы, десятилетия, столетия... Но если пожелаете, вы тоже можете подняться. Лифты всегда перед вами. В любое мгновение вы можете унестись на другой конец корабля, но если надумаете вернуться, этот мир, что вы видите сейчас, уже не будет прежним... – Конечно, это были бы пустяки, если бы они по каким-то причинам желали вернуться, но я знал, по каким параметрам отбирал эту группу – они были заинтересованы друг в друге, многие из них давно мечтали оказаться друг с другом наедине. Нужно было только слегка, едва заметно подтолкнуть их, уронить малую толику соблазна в их жаждущие открытые уши. И лишь каплю гипноза, чтобы преодолеть рамки условностей. Да достаточно было отвернуться, чтобы через пять минут они устроили оргию, радостно вняв призыву размножаться, подобно кроликам! Мондас страдал от перенаселения и трещал по швам, а здесь, пусть и в замкнутом во всех прочих смыслах пространстве, их уже опьянял воздух свободы. Независимости, безнаказанности – отсутствия каких бы то ни было долгов. Они по-настоящему попали в свой Рай! Ничтожная горстка избранных!
Они посмотрели на лифты пустыми взорами, будто их не видели. Все правильно. Именно так и должно было быть!
А я с самым героическим и серьезным видом вошел в один из лифтов... – на самом деле это была дверь моей ТАРДИС – и весело потирая руки подскочил к панели управления, собираясь убраться прочь с уже опостылевшего мондасианского корыта – до того момента, как пора будет снимать урожай – и устремиться на подготовку следующего зародыша будущей армии. Нажал на рычаг... Последовала короткая вспышка, из-под колонны вырвался сноп искр, ТАРДИС тряхнуло, потянуло едким дымом, быстро втягиваемым системой воздухоочистки, и – самое главное и кошмарное – ТАРДИС осталась там же, где стояла. После единственного первого толчка она полностью потеряла подвижность, будто пустила корни в палубу «Ковчега». Вот это уже в мои планы не входило...
Не веря самому себе, я обошел консоль, оцепенело проверяя все датчики, заорал «Нет!..», несколько раз сильно ударил по панели ладонями и кулаками, пнул для верности, а затем вскрыл кожух и вытащил перегоревшую деталь. Дематериализационная схема, заменить которую здесь не представлялось совершенно никакой возможности. На всем «Ковчеге» не находилось ничего похожего на подобный материал с подобными свойствами. И обработка его была бы слишком тонка и сложна, малейшие различия в конфигурации делали деталь бесполезной. Где-то в открытом континууме, возможно, удалось бы найти хоть какую-то замену, но в замкнутом пространстве в зоне притяжения черной дыры... Надо было, конечно, проявить больше предусмотрительности – слишком много скачков слишком близко к черным дырам. Была бы она одна – но ведь больше дюжины!.. Но все шло хорошо, ТАРДИС многократно сработала отменно, без намека на сбои, и я перестал беспокоиться и потерял осторожность, увлеченный самим процессом – механизмом создания армий, казавшимся отлаженным как часы, я пек их как блинчики...
Конечно, я перепробовал множество хитростей, которые сами по себе были страшно опасны, – если бы временная замена, едва подействовав, сгорела, например, в момент нахождения в вортексе или в совершенном наполовину процессе дематериализации, – но ничего не помогало, ТАРДИС оставалась недвижной, косной, мертвой как!.. Ладно, не совсем мертвой. Кое-что она еще могла обеспечить. Кроме того, для чего она была создана напрямую – кроме перемещений в пространстве и времени.
Машина времени, о которой я говорил мондасианцам, оказалась единственной действующей на данном, весьма специфическом, участке континуума и на всех парах несла нас к концу Вселенной. Вместе со мной. Конечно, когда все закончится и мы наконец вырвемся, я наверняка сумею отыскать замену необходимой детали, вернуться опять в прошлое и быть на этот раз гораздо, гораздо осмотрительнее! Но из моей жизни будет вырван значительный кусок. Хотя, если подняться на настоящем лифте к капитанскому мостику, миллиарды лет пролетят куда незаметнее... но это же грозило и некоторой нервирующей потерей контроля над происходящим. Внешний мир все еще был на своем месте. Все, что может проникнуть сюда извне, может оставаться незамеченным там, в рубке, пока не станет слишком поздно. Это оказалось бы невероятной потерей преимущества. А здесь я все еще могу продолжить работу с ТАРДИС и просто гораздо более чутко следить за изменениями – и в обществе эволюционирующих в замкнутой среде мондасианцев, и за возможными проникновениями извне. Сигнал бедствия, если отправить его с этого корабля, мало кто сумеет получить и расшифровать – заглушенный и искаженный черной дырой, смазывающийся во времени... конечно, лучше было бы его вообще не отправлять, но в нем же есть и надежда на то, что не придется ждать положенные миллиарды лет, пусть и в их сжатой версии. Такой сигнал сможет уловить некто, обладающий технологией путешествий во времени. И крайне маловероятно, что этот некто откликнется, как было бы малоинтересно человеку откликаться на зов муравья, кроме одного-единственного известного мне повелителя времени. И тут, конечно, сплошная лотерея... Либо он уловит сигнал и явится, либо благополучно пропустит – и такое случается. А если он явится сюда: либо мне удастся одержать верх и захватить его старушку-ТАРДИС, либо нет. Но кто говорил, что я не игрок? Значит, сыграем. Немного адреналина поможет скоротать время. Все будет не так скучно. И тем более лучше занять выгодную временную позицию, чтобы иметь возможность для маневра. Если повезет, Доктор материализуется прямо в рубке, ведь там обычно центр жизни любого корабля, и окажется там как на ладони и застывшим как мошка в янтаре, пока я не подготовлю достойную встречу.
А пока... Я вышел из «лифта», к не ждавшим меня мондасианцам. Первое, что я увидел – это более дюжины возведенных сборных домиков – семей из пары десятков человек должно было получиться куда меньше, значит, какие-то строения являлись общественными или хозяйственными. Точно – я расслышал мычание коров! Да они тут уже вовсю развлекаются попытками воссоздать сельское хозяйство! Молодцы какие.
Кто-то из них копался в свежевскопанных грядках и мой выход не остался незамеченным.
– Капитан! – крикнул кто-то изумленно. – Моментально из и из-за домиков высыпали остальные – числом чуть поменьше всей оставленной тут группы, но дело понятное – все были занятые люди, а жизнь на осваиваемой палубе била ключом. А кто-то, наверное, углубился подальше, решив поселиться в относительном уединении.
– Быстро обернулись, кэп! – заметил кто-то, и я удовлетворенно отметил, что неясно, чего в голосе и на лице говорящего больше, радости или разочарования. – Неужели удалось вывести корабль из зоны притяжения?
– Нет, – сказал я. – Я просто передумал. Кабина едва начала движение, и я тут же нажал кнопку «стоп». А сколько тут прошло времени?..
– А, ясно... – не без облегчения выдохнул спросивший, кинув одобрительный мимолетный взгляд на свою грядку. – Вторая неделя пошла. А мы вот тут домишки поставили, скотину разморозили, настоящие семена нашли... – Тут он спохватился, что не о том волнуется: – Вот это относительность!.. – вздохнул он. – Пожалуй, хорошо, что мы решили не ехать наверх – сколько бы времени даром потеряли.
Не то чтобы в этом утверждении был особый смысл, но для говорившего он явно имелся.
– Вот именно, – подтвердил я. – Большинством систем ведь можно управлять отсюда, и это будет куда быстрее относительно всей прочей вселенной, чем с капитанского мостика.
– И правда! – обрадованно воскликнул кто-то.
– Жаль, что это сразу не пришло мне в голову, наверное, и я не избежал общего шока, – кивнул я. – Но все равно многого не ждите. Едва ли мы сумеем покинуть орбиту в этом или даже следующем поколении.
Они покивали в ответ, в молчании.
– Ну, значит, есть толк в этих других поколениях! – сказал кто-то. – Наши дети вырастут на природе... Среди чистого воздуха, с самой чистой водой, под голубым небом, хотя и на корабле! На Мондасе давно нет ничего такого!
– Безусловно.
Какое-то время так и будет. Это поколение действительно проживет свою жизнь в идиллии. Резвясь и плодясь. Под моим чутким руководством. Когда их дети подрастут, а сами они состарятся и умрут, я останусь для их детей единственным родителем, тем, кто естественным образом будет возглавлять их. Как объяснить, что я не старею? Элементарно в условиях относительности времени. То и дело я буду отбывать на обычном лифте «на капитанский мостик», хотя на самом деле совершенно незачем ехать так далеко, и пропускать некоторые периоды. Я говорил, что ждать Доктора лучше в наиболее выгодной временной позиции? И это верно. Поэтому часто пропускать периоды, тем более крупные, я не буду. Время от времени все же сойдет та или иная маскировка – когда народу станет гораздо, гораздо больше и станет реальнее среди них затеряться, а затем, спустя годы, буду вновь возвращаться к прежнему облику, когда он окажется основательно забыт сменившимися поколениями. Видимо, за ростом этой конкретной армии мне придется какое-то время последить самолично.
Так и вышло. Поколения сменялись, время убегало, а некий хорошо известный мне таймлорд не прилетал. В куче сказок говорится о том, как меняется со временем отношение запертого в бутылке джинна к тому, кто однажды откроет сосуд. Начиная от благорасположения или хотя бы снисходительности, к наказанию за то, что тот слишком долго не делал того, что должен сделать. Его заслуга перестает быть заслугой, как бы призрачна она ни была, вся добродетель сосредотачивается только в самом терпении и ожидании. Все заслуги принадлежат тому, кто проявил выдержку. И при том не бездействовал ни мгновения. Я следил за ростом общества мондасианцев, переводил их с одного этапа развития на другой, толкал к прогрессу, который при каждом шаге вверх казался им великим благом, но мало-помалу ресурсы этой палубы истощались. То, что начиналось как пасторальное поселение, превратилось в огромный чадящий город, производственное чудо, исправно кормящее все население и одновременно выживающее человечество из все более непригодной для жизни, использованной до донышка, среды и из собственной шкуры. К тому времени давно никто не имел представления о том, что творится на других палубах, и о них ходили страшные сказки. Я организовал экспедицию на палубу номер пятьсот семь – достаточно отдаленную и полную ресурсов, там экспедиционная группа, отыскавшая свой собственный Рай, должна была эгоистично застрять и расплодиться, чтобы поддерживать постоянный приток материала для следующих фаз плана. Конечно, исчезнув, они не вернулись. Это лишь укрепило худшие подозрения жителей нижней палубы о том, что среда вокруг беспросветно враждебна.
И тогда мы обратились к «мудрости предков» и нашли в старых архивах проект по кибернетизации. Мы назвали его «Исход» и провели первые испытания на добровольцах и на тех, кому нечего было терять. Проект был ужасно недоработан, ведь составляли его ущербные человеческие умы, но все должно было идти по плану, они не должны были эволюционировать слишком быстро. К концу Вселенной они все еще должны оставаться вариацией кибернетической тяжелой пехоты, путь и способной к полетам, но все же еще не к путешествиям во времени в собственной броне, подобно далекам. Они должны были оставаться зависимыми от симбиоза с повелителем времени, который направит их куда и когда будет нужно.
Мы проверили результат эксперимента – еще невероятно сырой и недоработанный, он был, по крайней мере, полностью управляем. Вот эту группу мы и направили на капитанский мостик, забрать остававшихся там членов изначального экипажа – «свежую кровь», для генетического укрепления уже немного вырождающегося населения нижней палубы.
А потом, однажды, случилось то, чего я так долго ждал – камеры засекли, как воздух в рубке задрожал, подернулся рябью, и на мостике возникла старая синяя полицейская будка. А мой старый добрый запуганный синекожий подручный сделал то, что и должен был – пристрелил единственного человека, который был спутником Доктора – у Доктора ведь вечно в спутниках хоть кто-то из людей, крайне редко бывает иначе. И так было проще всего забрать заложника, пока Доктор еще не сориентировался и не стал слишком стараться отбивать труп у тех, кто желал его забрать «чтобы починить». Так я познакомился с малышкой Билл Поттс, с легкостью возвращенной к жизни посредством тех самых кибертехнологий, что вызывают такой патетический невроз у чувствительных натур, и поведавшей мне о моем враге, а также обо мне самом – в одном из моих будущих воплощений – изумительно много интересного. И нам совершенно некуда было торопиться. Все шло по плану – и операция «Генезис», и операция «Исход» – которая, на деле, не имела никакого отношения к киберлюдям. Это должен был быть мой исход – с этого старого мондасианского «Ковчега». Но об этом до самого конца не прозвучало ни слова. Почему? Все очень просто. Противник никогда не должен знать слишком много. Ведь все происходящее – это война, что однажды охватит Вселенную без изъятия. Что началась давным давно у самых ее истоков, что длится все Время из края в край, вечно и неизбывно. Тайно и подспудно.
Потому что война – это путь обмана.
Муки творчества
миди, 4274 слова
Персонажи: Мастер, доктор Виктор Франклин (хирург), первая киберженщина и др.
джен, драма, POV
Рейтинг: R
Предупреждения: вивисекция, опыты на людях
Приквел к финалу 10 сезона.
Путь к переменам тяжек. Тяжесть эта, главным образом, оказывается обычно на чьей-нибудь совести. Поэтому лучше всего с движением вперед справляется тот, у кого ее нет! Жизнь сразу становится светлей и проще, и нет горизонтов, которых мы не могли бы достичь.
– Да это же просто золотая жила! – воскликнул доктор Виктор Франклин, и глаза его горели, пока он дрожащими от волнения длинными пальцами жадно перебирал бумаги – стопки расшифрованных «с большими трудами» и распечатанных документов, извлеченных из архива старого мондасианского «Ковчега», целую череду поколений зависшего на границе черной дыры. – Я давно искал нечто подобное. Годами, скоро уже десятилетиями, прорабатывал возможные техники, а тут – словно недостающие страницы моих собственных исследований! Поразительно! И нам практически не придется изменять образ жизни, не придется сворачивать производство, без которого мы все равно не сможем существовать!..
– Ни в коем случае! Даже наоборот! Взгляните-ка сюда, на эти чертежи…
– И вы говорите, в перспективе эти люди будут полностью управляемыми? – он едва сдерживал восторженные придыхания.
– Да, предполагается, что так. Если пожелаете, разумеется. Есть множество градаций программы. На первых порах я бы посоветовал именно это, пока население не привыкнет и трансформация не станет делом обычным и естественным. Это было бы актом чистого… милосердия.
– И это полностью решит проблему с рабочими местами!
– И не говорите!
– И с жильем! Им ведь много будет не надо, да?
– Они будут практически полностью автономны и самодостаточны.
– И не будут размножаться.
– В конце концов, как вы себе это представляете?
Мы немного посмеялись, глядя друг на друга через лакированный стол из древнего красного дерева с дорогим письменным прибором и даже компьютерным монитором, оправленным во все то же драгоценное, хоть и непрактичное, дерево.
– Как министр здравоохранения, я буду всячески поддерживать это начинание! – заверил доктор Франклин. – Как же вы откопали эту прелесть? И почему о ней никто не знал раньше?!
– Все было в архивах, прямо под нашим носом. А то, что не знали раньше… Всякий плод созревает в свое время. Прежде не было острой необходимости в подобных смелых решениях. Мы не были готовы к тому, чтобы начать всерьез спасать себя как цивилизацию. Было куда проще закрывать глаза на ухудшающееся понемногу положение – и впрямь, оно ведь ухудшалось лишь понемногу, незаметно каждый божий день, исподволь – и полагаться на судьбу, на то, что кто-то более взрослый, сильный и мудрый возьмет на себя ответственность за происходящее. Всегда проще переложить решение на Бога, не тревожа свой сон необходимостью взрослеть и избавляться от розовых очков, превращающих мир в подобие уютной детской комнаты.
Доктор царственно покивал с задумчивым видом.
– И фактически, этот подход избавляет нас от обвинений в том, что «машины пожирают людей», ведь сами люди станут машинами!
– Верно.
– Однако, как убедить их добровольно?..
– О! Доктор! Нет ничего проще! Сколько в наших госпиталях безнадежно больных пациентов? Умирающих, сходящих с ума от отчаяния и ужаса перед смертью. Пойдущих на что угодно ради сохранения своей жизни. Более чем достаточно для того, чтобы подарить им это благословение. И подумайте только, в перспективе это практически бессмертие! Многие ли способны от него отказаться? Они согласятся именно добровольно. Хотя бы до тех пор, когда будут изобретены средства, позволящие вернуть им снова полностью человеческий облик и цветущее здоровье. Но для этого они должны спастись сейчас. Мы никого не станем принуждать. Заметьте – НИ-КО-ГО! Они сами будут вставать в очередь и умолять, чтобы их преобразовали поскорее.
Он уставился на меня с оцепенелой завороженностью, на несколько мгновений перестав дышать.
– Бессмертие! – воскликнул он наконец. Не слишком громко, но упоенно. – А ведь в итоге, не это ли и наша цель? Не только для низов общества…
– Да, когда мы доведем технологии до совершенства. Но для этого нам нужно накопить огромный опыт, не правда ли, дорогой доктор Франклин? И начать придется с низов, и идти вперед и вверх постепенно.
– Пока технологии не позволят нам сохранять бессмертие и цветущее здоровье в полностью человеческом облике?
Я сладко улыбнулся:
– Да. Если пожелаете. Если не решите вдруг, по мере процесса, что металлическое тело куда крепче и функциональнее как вместилище могучего и свободного человеческого разума! Венец творения, доведенный до совершенства уже им самим, а не природой!
Доктор самодовольно погладил свой галстук, предвкушая открывающиеся перспективы.
– Мне не терпится начать проводить опыты. Все, что я вижу, так головокружительно, что страшно потерять почву под ногами. А это весьма, весьма опасно в серьезных делах. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. В конце концов, это древние документы, из которых еще не все ясно.
Я поднял руки, показывая, что дело теперь всецело за ним:
– Не буду лезть в вашу епархию. Рад, что как эксперт вы находите проект возможным и перспективным…
– Простите, господин премьер-министр! Я всегда замечал, что вы и сами недурно разбираетесь в медицине.
– Только как дилетант. Хотя, признаю, я весьма интересовался вашими работами. Прочитал все ваши статьи, прослушал полный курс ваших лекций – частью в записи, а частью и очно. Я ваш большой поклонник и нахожу ваши подходы очень прогрессивными! Поэтому я с удовольствием лично рекомендовал вашу кандидатуру на ваш пост и даже проявил в этом некоторую настойчивость. Как-никак действующий хирург… некоторые выражали сомнения в вашей политической активности, в том, что вас вообще интересует данный аспект общественной жизни…
– Э… – мой собеседник невольно пошел блуждающими пятнами на щеках от смешения самых разнообразных чувств, от польщенности, гордости и самодовольства до нервозности, неуверенности и злости.
Я снова успокаивающе поднял руку:
– О да, я знаю, что так мог бы счесть человек совершенно неосведомленный! Так как лично имел удовольствие слышать ваши истинные высказывания, отражающие смелую и прогрессивную гражданскую позицию. И вот – мы с вами движемся навстречу реформе здравоохранения, которая может перевернуть весь наш мир, а в перспективе, подарить всем нам бессмертие и свободу!
– Ох, да… – доктор Франклин залился краской теперь уже истинного смущения и довольства.
Вот и правильно. Он и не догадывался, что моя упомянутая настойчивость заключалась в том числе в парочке убийств, помимо всего остального, хотя и мог бы заподозрить: политика – дело признанно темное. Это немного избавляло от вселенской скуки в этом замкнутом мирке. Побочное явление моего застревания на мондасианском корабле из-за неисправной ТАРДИС со сгоревшей дематериализационной схемой – моя нетерпеливость. Которая сама по себе могла быть проблемой в вызревании именно этой армии для вторжения на Галлифрей в конце вселенной. С другой стороны, всегда приходится брать во внимание, что даже в благоприятной среде, без присмотра что-то может пойти не так, как задумывалось. Многие зародыши моих припрятанных на орбитах возле черных дыр воинств могут оказаться на выходе неудачными холостыми выстрелами. За развитием этого, по крайней мере, я мог следить какое-то время непосредственно – может быть, придется оставаться с ним до самого конца при самом пессимистичном раскладе, а может быть, я просто столько не выдержу и форсирую события уже всерьез, чтобы вырваться отсюда, возможно, именно это я и начал делать, и это тоже будет неплохим исходом. Хотя пока я соблюдал аккуратность, ведь киберлюди – не тот лакомый кусочек, что хотелось бы потерять впустую, на него было возложено много надежд. В то же время, в самом этапе, к которому мы сейчас переходили, было нечто почти от суеверия, от магического заклинания, которым можно вызвать один беспокойный дух. Если он и впрямь примчится сюда, будет забавно…
– И, признаться, я был бы не прочь иногда наблюдать за вашей работой, помогать вам, чем смогу. Иметь представление о ваших нуждах, чтобы вы ни в чем не имели недостатка.
Доктор Франклин испустил утробный смешок, не сводя прищуренного взгляда всего лишь по-человечески «проницательных» глаз.
– Вы ведь сами чрезвычайно заинтересованы в данном проекте, господин премьер-министр?
– Как может быть иначе! – улыбнулся я, одобрительно кивая: да-да, конечно он меня раскусил. Будто было что раскусывать. – Кто из нас не хочет жить вечно?!
Экология палубы 1056 потихоньку, мелкими шажками в течение столетий превращалась в филиал ада. Для меня она не представляла опасности с моей биологией повелителя времени, к тому же выезжающего периодически на отдых на другие палубы, не страдающие от загрязнений, или запирающегося в ТАРДИС, чтобы перевести дух от мирской суеты. Во всех правительственных зданиях и жилищах высокопоставленных чиновников стояли дорогие системы очистки воздуха, не говоря о воде и прочих очевидных вещах, так что, если покидать их не слишком часто, это гарантировало их жильцам жизнь, схожую с нормальной. Конечно, лишь относительно с тем, что творилось снаружи, но даже к этой небольшой разнице можно было отнести понятия «небо» и «земля». И в отличие от «небожителей», простые смертные очень страдали от всевозможных заболеваний дыхательных (и всех прочих) путей и органов, от постоянной накапливающейся общей интоксикации и генетических мутаций; туберкулез и злокачественные опухоли царили почти повально. Средний срок продолжительности жизни сократился настолько, что это уже нельзя было оставить без внимания. Но теперь появилась надежда для самых обездоленных – с их согласия, примерно так же, как прежде давали согласие на донорство органов после смерти, их нервную систему – то, что предположительно и делает нас высокоразвитыми существами и вообще нами самими, личностями, заключает в себе самую нашу суть, обязались сохранять в особых полимерных высокотехнологичных медицинских «протезах» до тех времен, пока не будет возможным полное исцеление. Процесс был трудоемкий и сложный, деликатный во всех смыслах, поэтому, хотя предлагали его беднякам, это преподносилось как исключительная привилегия – стать первопроходцами и тем завоевать право на потенциально бесконечную жизнь.
Нельзя сказать, что реформа совсем не встретила сопротивления, но ведь все было сугубо добровольным, и доноры нашлись немедленно, мгновенно были собраны тысячи подписей страждущих, слишком измученных своим медленным неуклонным умиранием или умиранием своих близких – любимых, родителей, детей, которых теперь необязательно было терять… Покажите людям всю бездну отчаяния, а затем протяните руку помощи, и они вцепятся в нее мертвой хваткой, не обращая внимания, какова она и куда их тащит. «Приведи свои войска в место смерти, и увидишь, как они будут драться!»
Да в конце концов, разве это было так уж плохо? Всего лишь необычно и пугающе. И уже почти не пугающе… Особенно в недрах госпиталей, наполненных смрадом гноящихся язв, извергнутой желчи, экскрементов, которые не могли удержать хилые, едва живые, дрожащие от смертного ужаса тела, и уже неживые, во множестве увозимые на каталках в морги, а затем крематории, еще больше отравляющие атмосферу. Этот мир все более становился непригодным для жизни. Это была данность, и сама слабость тела из плоти и крови стала страшным врагом человечества. Сама слабость была злом, обрекающим на вечную погибель, от которой следовало избавиться любой ценой.
Доктор Франклин и я встретились с первой дюжиной героических добровольцев, прокладывающих вместе с нами путь к спасению всей цивилизации.
Все они погибали от рака на последней стадии, у некоторых была поражена и нервная система, но мы пообещали это компенсировать, – а если не получится, то все их расстройства личности при обращении в киберлюдей, конечно, будут списаны именно на то, что помощь подоспела слишком поздно. Часть нервной ткани действительно могла быть легко заменена на оптоволокно.
И разумеется, ведь это первый опыт, возможны всякие побочные явления. Но что хорошо в кибернетическом теле – в нем все можно исправить практически на любой стадии. Пересобрать как угодно. Главное – не дать этим людям умереть полной бесповоротной человеческой смертью сегодня. И словно каждый станет кораблем в нашей великой и бесконечной космической одиссее!
Изможденная женщина с сияющими надеждой глазами обнимала двух плачущих дочерей, она казалась им бабушкой, а не матерью, хоть дочери сами выглядели неважно – их лица тоже казались старческими, высохшими и сморщенными, но тельца были маленькими, с тонкими как спички конечностями, изуродованными какими-то узелками, жидкие волосы были заплетены в нелепые колечки, перевитые блеклыми лентами.
– Зато я не умру! – хрипло, через силу, но торопливой сбивчивой скороговоркой приговаривала женщина. – Как бы все ни обернулось, хуже не станет. Сколько бы времени ни заняло лечение, однажды я снова смогу присматривать за вами. И я всегда-всегда буду очень-очень любить вас, мои бедные крошечки!..
– А вдруг операция пойдет не так?! – пропищала одна из девочек, она наверняка успела повидать на своем веку вокруг массу неудачных операций. – Как же мы без тебя?!..
– А как же вы без меня, если я просто умру? Иначе у нас нет никакой надежды. Так я могу хотя бы надеяться увидеть, как вы растете, мои красавицы! Я знаю, что будет трудно, но счет ведь идет уже на дни…
Тут она раскашлялась и забрызгала все кругом, в том числе и лица своих ненаглядных деточек выхарканными из легких черно-алыми сгустками крови. Это и решило ее судьбу. Ее спешно погрузили на каталку, нацепили кислородную маску и повезли в операционную первой, сопровождаемую традиционными тревожными криками сестер «Скорее! Мы ее теряем!..» и гнусавыми воплями «Мама! Мамочка!!!» – доносящимися уже издалека, детей так же спешно уводили прочь. Они не узнают свою мать, даже если увидят снова, а она не узнает их. Никто на самом деле не поймет, что случилось – она практически умерла у них на глазах, в чем же могут быть виноваты врачи, сделавшие все возможное?
Доктор Франклин возбужденно напевал, сам подталкивая каталку в операционную.
– Все вон! – скомандовал он бодро. – Остается только экстренная бригада. Все знают свои обязанности?
– Да, сэр! – рявкнули слегка нестройно ассистенты, нетерпеливо позванивая инструментами на тележке.
Я тоже сошел за экстренную бригаду. Кто же станет выгонять из операционной любопытствующего премьер-министра?
Первым делом на жертве… – да, первый же блин всегда обычно комом, так что назовем ее честно жертвой – разрезали абсолютно всю одежду, если можно считать таковой ее застиранные лохмотья, и бросили лоскутья грудой в большой пластиковый контейнер. Обнаженное женское тело с рельефно выступающими ребрами и иссохшими, будто вялеными грудями, изборожденными шрамами, вызывало не больше желания, чем засохший на тарелке пованивающий бекон.
– Да тут и спасать толком нечего, – пробормотал Франклин, оглядывая пациентку. – Проще сразу все заменить оптоволокном, чем извлекать ее нервную систему.
– Верно, верно, – согласился я. – Но в любом случае сперва стоит потренироваться. Не так уж много исходной живой ткани нужно для переноса, даже нервной, главное основные «кабели». Тем не менее, мы имеем костяк…
– Пораженный артритом до дальше некуда, – скептически хмыкнул хирург.
– Сойдет как каркас для полимерной формы, она сама будет держать себя, а сам позвоночный столб со спинным мозгом внутри, как и все, наполненные нервной тканью кости, здорово облегчат вам работу. Иначе пришлось бы собирать роботов с нуля, да еще среди толпы возмущенных, еще не умерших людей, а тут только слегка «пройтись напильником»! А эффект практически тот же.
– Да-да, простите, господин премьер-министр, действительно, трудно требовать сразу же качественных исходных материалов… Сперва потренируемся на кошках. Хотя эта драная кошка выглядит совсем дохлой…
Он со вздохом принялся вспарывать на женщине кожу, срезать лоскутами и бросать в тот же контейнер, где уже покоилась ее одежда. Кровь со стола стекала по особым желобам в трубы, ведущие сразу в канализацию. Женщина находилась в коме, анестезия ей не требовалась. В любом случае, чтобы сделать производство массовым, его следовало удешевить до крайности. Так что анестетиков на всех не напасешься, но есть и естественная бессознательность, которая позволит хирургам работать спокойно, не отвлекаясь.
– А вы не хотели бы начать сперва с удаления внутренних органов?
– И начинать подключать сразу к аппаратуре? Гм-гм, возможно… Но сперва хочется убрать побольше заведомо лишнего.
С влажными шлепками в контейнер отправлялись куски бледной дряблой кожи с кусками дистрофической плоти.
– Сейчас вам придется начать перерезать сосуды, и органы окончательно откажут в любом случае. Полагаю, у нас и так уже имеется восьмидесятипроцентная смерть мозга.
Скальпель доктора раздраженно застыл в воздухе.
– Кажется, вы лучше меня знаете, что делать?
– Ни в коем случае. Мой совет исключительно с технической стороны. Уж в технической-то стороне вопроса вы мне не откажете?
Кажется, он расслышал в моем голосе нотку угрозы. А мне показалось, что он оказывает маловато доверия аппаратуре.
– Я всего лишь желаю получше приглядеться к структуре того, с чем придется иметь дело. Пожалуй, со следующими, когда дело будет поставлено на поток, я так и поступлю. Вы ведь не против, если мы немного неэкономно поступим с начальным расходным материалом? Пока набиваем руку?
– О, нисколько, – разрешил я со смешком. В конце концов, для человека, Франклин был весьма квалифицированным специалистом. Раз он сознает, что эффект может не дотягивать до желаемого, и его это не остановит (а в самом деле, с чего бы останавливать?), пусть поступает по-своему.
Тем не менее, доктор распрямился, переводя дух, и задумчиво поглядел на истекающее кровью ободранное уже местами до костей и сухожилий тело на столе. Застывшие руки в обагренных резиновых перчатках влажно поблескивали.
– А знаете… – воскликнул он почти осененно. – Пожалуй, вы правы. Мне отчасти мешает скептицизм. Похоже, в глубине души я не уверен, что это сработает.
– А ведь вы уже пробовали на настоящих кошках! – напомнил я.
– Да, но мы ведь не доводили преобразование до конца и вообще решили не тратить время на изучение специфики реакций животных, когда у нас есть для этого достаточно людей, и все тонкости будут подгоняться сразу под человеческие особенности…
– Итак, – решительно скомандовал он ассистентам. – Давайте сюда внутреннюю аппаратуру! – Ассистенты сразу засуетились вокруг тележек, накрытых стерильной тканью поверх подготовленных частей искусственного тела. – Но мне все еще интересно, вся эта оставшаяся лишняя плоть, нереально как следует ее очистить в массовых масштабах – она будет разлагаться и поражать ткани, которые мы собираемся сохранить…
– Безусловно.
– Даже, когда мы соберем ее успешно, она сгниет за… гм, не уверен, что это состояние можно будет назвать «заживо». Не проще ли и в самом деле заменить все оптоволокном?
– Мы много раз говорили об этом. Идея проекта – в сохранении готового биологического процессора.
– Верно. Можно было бы извлечь мозг, поместить его в отдельную оболочку, снабдить кое-какими манипуляторами… это было бы даже экономичнее.
– Какой любопытный ход мыслей, доктор! Однако, что же вас останавливает?
Франклин вздохнул, колеблясь.
– Антропоморфность? – отчасти он разговаривал вслух сам с собой. – Гораздо легче принять ее в каком бы то ни было виде, чем отказаться. И раз уж мы стремимся достичь бессмертия и довести технологию до совершенства для самих себя, то… она имеет значение. Подобное строение весьма удобно для выполнения множества привычных задач или для тех, что способен придумать человеческий мозг.
– Тело остывает, доктор!
Франклин издал веселый смешок.
– Да. Займемся нашей Венерой, праматерью усовершенствованной цивилизации…
С тележек были сорваны покровы, а Франклин бодро вскрыл преобразуемой брюшину и принялся извлекать органы – метры разматывающихся кишок и прочие филиалы пищеварительной системы.
– Как все запущено! – бормотал он. – Только гляньте на этот мерзкий цвет! Как вообще можно работать с таким материалом?.. – зеленовато-оранжевая печень с загадочными черными трещинами смачно шлепнулась в контейнер поверх кишок. Порывшись под ребрами, доктор достал единственное легкое, пораженное метастазами, затем не менее пораженное сердце, прищемив и перерезав основные сосуды, и плюхнул в тот же контейнер с мусором. Затем сменил перчатки и бережно начал присоединять искусственные механизмы, которые должны были поддерживать подобие жизни в том, что осталось от пациентки.
– Сгниет? Или подсохнет и кристаллизуется, ассимилируется с полимером? – бормотал он себе под нос. – Посмотрим, посмотрим, с какой скоростью, и насколько оптимистичны были наши предки…
– Кажется, они предполагали, что можно будет помещать тело в корпус практически полностью.
– Да-да-да, но слишком, слишком много лишней биомассы. Если бы весь корпус был мощнее и менее экономичен, то все возможно. Сейчас же мы делаем так, чтобы мощности хватило с запасом, а материал можно было использовать по возможности легкий.
– А ваши собственные труды, доктор? Разве это не чрезмерные расходы?
– Посмотрим, как будет вести себя материал, – бодро откликнулся хирург. – В конце концов, срезать большую часть мяса – не такие уж большие труды, если наловчиться; сможет навостриться любой студент. Главное, постичь ту золотую границу, когда оставленная плоть принесет наименьший вред.
– Как скажете, доктор, вам виднее.
В конце концов и слишком быстро развиваться им пока ни к чему. Пусть делают свои ошибки, экспериментируют, придумывают новые решения. Направление выбрано верно.
Следующего добровольца препарировали на другой день. На него доктор потратил почти вдвое меньше времени, сразу же выбросил внутренности, подключил часть аппаратуры, и воскликнул:
– Ах да! Вот теперь же мы ее всю заляпаем, пока будем срезать лишнее!
– Но материал будет гораздо свежее!
– Надеюсь, надеюсь. Все равно в конце промывать все как следует...
В течение недели, немного меняя порядок операций и упрощая какие-то этапы, доктор Франклин подготавливал в день по одному пациенту. И они скапливались, в еще овощном состоянии, в центре первичной реабилитации. В одном Франклин точно был прав: запах гниющей плоти трудно было заглушить моющими средствами, но каждый пациент пах по-разному – хирург опробовал разные консервирующие средства и физрастворы и потихоньку справлялся со своими первыми проблемами, нащупывая оптимальное равновесие ампутаций и примененных средств. Когда-нибудь они освоят нанотехнологии, которые тоже отлично помогут им в нелегком деле.
А ровно через неделю первая испытуемая «пришла в себя». Первое, что она сделала – это схватила своими новыми руками голову склонившейся над ней сиделки и раздавила ее как перезрелую тыкву. «До-чень-ка! До-чень-ка!» – записали камеры ее первые рефлекторные движения и слова через неэкономно установленный в первый же день полноценный звукосинтезатор. Она могла бы раздавить голову и собственной дочери, стремясь взять ее в ладони и не соизмеряя силу. Однако, ее порыв, хоть и атавистичный, похожий на проявление настоящих эмоций, был чисто автоматическим. «До-чень-ка!» – продолжала повторять она, не обращая внимания сперва на вопли медсестры, а затем треск ее черепа и хлюпанье его содержимого. Когда тело с кашей вместо головы рухнуло на пол, первая киберженщина немного посидела, сжимая и разжимая окровавленные пальцы с застывшими на них кусочками желеобразной субстанции, затем поднялась и двинулась из палаты в коридор – ее слишком беспечно оставили ни к чему не пристегнутой, считая, что она не оправится и никогда не встанет, заранее относились к ней, как к неудаче и просто горе запчастей. «До-чень-ка» – продолжала гудеть она, двигаясь по коридору, вслед за бегущими в панике прочь медсестрами и медбратьями – для тех произошедшее оказалось слишком большой неожиданностью. Охранники спрятались за шкафами и столами, не сразу понимая, что делать – стрелять ли в драгоценный плод подвижнических экспериментов доктора Франклина, или просто тоже спасаться, или хотя бы бежать за инструкциями. Один осмелился обратиться к начальству по рации, чем выдал свое местоположение. «До-чень-ка!» – прогудела киберженщина, опрокидывая столы, тазы с сукровицей, горшки с цветами, выращиваемыми какой-то медсестрой, двигаясь к неосторожному охраннику. «До-чень-ка!» – протянула она к нему руки. Тот оказался достаточно решителен, чтобы выстрелить ей прямо в грудную пластину. Это немного ошеломило киберженщину, но не остановило. «До-чень-ка мо-я!» – проскрипела она, делая последние шаги вперед и обхватывая охранника в крепкие объятия. «Бе-ги от-сю-да!» – скрежетала она под его истошные крики и треск костей. – «Спа-сай-ся! Не верь! Не верь! Смер-ть! Луч-ше смер-ть! А-а-а! А-а-а!» Наконец другие охранники повыскакивали отовсюду с воплями, то ли придя в себя, то ли окончательно потеряв голову, и принялись палить в напавшее на них чудовище. Прежде чем им удалось нанести ему какой-то урон, они полностью разгромиили все помещение и задымили камеры. Но все-таки множественные выстрелы сделали свое, им удалось обездвижить нападающую, выведя из строя кое-какие важные детали механизма и сумев отстрелить ей ногу. Им повезло, что Франклин еще не все крепил на совесть.
– Вот! – эмоционально выдохнул Франклин, всплеснув руками, пока мы вместе смотрели ту самую запись, смонтированную с нескольких камер. – Что прикажете делать? Что мы сделали не так?!
– Ну, доктор, насколько я вижу, эксперимент-то как раз завершился полной удачей.
– Вы так думаете? – в его голосе послышалось облегчение. Неужели он думал, что из-за небольшого погрома, информация о котором даже не распространилась по городу, я вздумаю препятствовать проекту, который сам же ему предложил?
– Ну конечно! Смотрите, мало того, что она выжила, она встала, проделала все эти сложные действия, она оказалась сильна как черт, чего мы и желали достичь! Все сработало, доктор!
– Верно, верно…
– Но не все сразу, и теперь, когда мы знаем, что методика эффективна, нам следует быть осторожнее. Возможно, стоит проводить преобразование постепенно, в несколько этапов, не сразу подключать все функции.
– Вот уж верно!.. Но мы еще не знали, что именно сработает, и сработает ли что-то вообще.
– Теперь вы знаете. Это потрясающий прорыв, доктор!
– Вы так думаете?! – Франклин просиял.
– Ну конечно, думаю. И позвольте признаться, я никогда не сомневался в вашем гении! В вашей эволюционной прозорливости, в вашем высочайшем хирургическом мастерстве! Как насчет рюмочки старого коньяка, доктор, за прекрасное начинание?
– Ох, ну конечно!..
Я разлил стоящий в хрустальном графине на серебряном круглом подносике коньяк по пузатым рюмкам. Франклин склонив голову в благодарном символическом поклоне, поднял свой бокал и втянул аромат благородного напитка, согреваемого пальцами сквозь донышко. Мы церемонно чокнулись и отпили по глотку.
– Но, кажется, вас что-то беспокоит, доктор?
– Да, кое-что… я не ожидал, что у нее сохранится эмоциональность…
– Ну, в конце концов, ее мозг недоумер, это не так плохо, в перспективе мы и не собираемся же его убивать.
– Но… то что она говорила…
– Я думаю, это рефлекторное, автоматическое. Она была матерью, ее последние слова и эмоции были обращены к ее дочерям – ее буквально закоротило, вот она и повторяла одно и то же. Да, мозг недоумер, я полагаю, но все же это скорее повторяющийся скрип тумбочки, чем…
– Нет-нет, господин премьер-министр, – доверительно пролепетал согретый коньяком хирург. – Я о другом. Неважно, что она ощущала или не ощущала эмоционально, это могло быть проявлением какого угодно расстройства. Но что она ощущала физически? Почему «Лучше смерть»? Почему «Не верь»? Она будто хотела предупредить. О чем она могла предупреждать? Все, что от нее, главным образом, осталось, это нервная ткань. Она испытывала боль? В самом деле?
– Вы же сами говорили, что, скорее всего, она сгниет заживо. Не самая здоровая обстановка для уцелевших нервов.
– Я мог лишь надеяться, но не ожидать, что нервные импульсы смогут успешно передавать сигналы в том положении, в каком окажется нервная ткань. Она казалась буквально мертвой. Мы могли надеяться на какие-то конвульсивные движения, подобные подергиваниям лягушачьей лапки под электрическими разрядами, но…
– Вы ведь еще добавили оптоволокно для лучшей проводимости. Кстати, вы провели вскрытие, что вы обнаружили?
– Они буквально спаялись, срослись! Я имею в виду оптоволокно и нервную ткань. Вот чего не ожидал. Такое ощущение, что вся комбинация механизмов способствует частичной регенерации нервной ткани, и только ее. С симбиотической связью с оптоволокном. Так что она еще живехонька, живее, чем была! Мы используем ее повторно.
– Поразительно! Наши предки были не дураки!
– Отнюдь! И вероятно, у них было на все исследования куда больше ресурсов, чем здесь у нас в этом замкнутом мирке, – вздохнул доктор.
– Вы только посмотрите на силу этой несчастной женщины. Как думаете, возможно, добившись силы и бессмертия, мы легко вырвемся из нашего замкнутого мирка?
– О, это было бы прекрасно! Операция «Исход»! Это невероятно вдохновляет! – встрепенулся доктор. – И все же… что делать с этой гиперчувствительностью восстанавливающейся нервной ткани?
– Уверен, вы что-нибудь придумаете, доктор. Можно же разрушить определенные центры в мозгу…
– Все далеко не так просто, подобным образом мы можем ухудшить идеальную передачу импульсов, приводящую весь механизм в движение, обеспечивающую идеальные тончайшие контакты. Кроме того, эта тенденция к самовосстановлению – надо еще прощупать ее границы – может свести на нет наши старания. Как будто этот побочный эффект – необходимая сопровождающая процесса…
– Доктор, вы только в начале пути! И вы определенно придумаете, как справиться с этой небольшой проблемой. По крайней мере, к тому времени, когда это станет действительно важно. А пока могу дать вам только глубоко технический совет.
– Я весь внимание!
– Ставьте технические ограничители, используйте и оптимизируйте дистанционное управление, ну и наконец самое главное: выключите им звук в динамиках!
Доктор оглушительно расхохотался.
Человечество в надежных руках
Персонажи: Мастер, Мисси, фрагменты человечества, хирург
джен, хирургический процедурал, антиутопия
Рейтинг: R
Размер: 1024х1624 Смотреть на Гугле 1016х1616
Примечание: иллюстрация к последнему миди и финалу 10 сезона
Первый миди в выкладке
Второй миди в выкладке
Коллаж в выкладке
миди, 4104 слова
Персонажи: Мастер, мондасианцы
джен, драма, POV, легкое AU
Приквел к финалу 10 сезона.
Война – это путь обмана.
Сунь-Цзы. Искусство войны
Сунь-Цзы. Искусство войны
Киберлюди – это всего лишь люди, которые еще не доэволюционировались до такой своей совершенной сферической формы, как токлафаны. Как-никак, до конца Вселенной отсюда было еще очень далеко! А чтобы подобраться к нему незаметным и будто бы естественным образом, требовалась осторожность, и согласованность множества деталей. Я разместил уже несколько будущих армий на выверенных орбитах у массивных черных дыр, когда пришла очередь Мондаса. Я использовал те тенденции развития, к которым само по себе тяготело население выбранных цивилизаций. Происходящее не должно было вызывать ни малейших подозрений – они развивались естественным образом, только помещенные в пространственно-временные ловушки из черных дыр на кораблях-полисах, кораблях-ковчегах, кораблях поколений, на которых они стремились каждый к своему Раю – не найденному новому дому. Они получали, чтобы не сбиться с пути, определенный «пакет» мифов, предсказаний, программ, индивидуальных руководств к действию на первое время в тех экстремальных ситуациях, в которых они оказывались, а затем я отправлялся к следующей перспективной цивилизации, чтобы поместить зародыш очередной армии в идеальную выростную среду. Прорастающие за ночь зубы дракона, превращающиеся в несокрушимые воинства к назначенному сроку!
В локальных замкнутых средах процессы ускорялись. А относительно всего остального мира – замедлялись, будто маленькие кусочки истории изымались из обращения, чтобы быть извлеченными созревшими. Ближе к концу Вселенной. К «последней» эпической битве добра и зла, где добром, конечно, буду я. А злом – все, что противится моему воцарению. То, что однажды произошло на Земле, произойдет на Галлифрее, пока он слаб и немощен после Войны Времени, пока дезориентирован в новой точке континуума, куда его так любезно поместил Доктор.
А ведь сколько было драмы вокруг того, что он его уничтожил! Но не так-то просто уничтожить что-то во времени. Иногда к счастью, иногда... просто таково положение дел во Вселенной. И некоторые переоценивают свою роль во всем происходящем.
Мондас погибал. Обычное повседневное дело. Как и все более-менее развитые планеты, обитатели которых сознают, что не живут в неизменных условиях и сами являются активным фактором их изменения. Одним из. Может, иногда и ключевым.
Когда одноклеточные организмы устраивают глобальные катастрофы, к примеру, поглощая из атмосферы весь метан и заменяя его на такие отходы жизнедеятельности как кислород, никто не поднимает шума, если, конечно, к тому времени на планете не заведется не в меру разумная метанодышащая цивилизация. Массовые вымирания существ, не стремящихся к звездам, также в порядке вещей. Вся разница лишь в том, можете вы что-нибудь поделать с перспективой своего вымирания, или нет. Если да, или думаете, что да, то поднимается кипиш. Мондас не так давно обзавелся космическими технологиями и был еще невероятно далек от того, чтобы попытаться успешно спасти саму планету, как-то компенсировав накапливающиеся изменения, подступающее глобальное потепление и растущие горные кряжи, архипелаги и континенты промышленного и бытового мусора – нормальные отходы жизнедеятельности любых живых существ – вы бы удивились, узнав, какие любопытные разумные виды могут вызреть именно на таком субстрате, который кажется вам совершенно негодным, опасным и вредным, но, спору нет, их жизнь будет совершенно несовместимой с вашей.
Разумеется, пока мондасианцы мало что могли поделать с самим булыжником, которому ни жарко ни холодно, что бы с ним ни происходило, но последним прижившемся на нем обитателям становилось туговато. Демографическая и политическая ситуация накалялись, грозя «глобальным потеплением» не хуже климатического. И так естественно было, что среди множества безумных проектов, призванных облегчить участь мондасианцев, включающих в том числе и планы по кибернетизации разумного населения, появился отлично разработанный проект космического корабля, способного вместить миллионы людей, надеющихся обрести прекрасный новый дом среди звезд, и которые должны были также просто очистить занимаемое на планете место и тем самым уже немного разрядить нарастающее напряжение.
Со мной на Мондас прибыл синекожий спутник, довольно пустоголовый тип, что-то вроде моей личной горничной – сложно было бы назвать его даже камердинером, определенно в таком качестве он бы не поспевал. Назвать его любимой зверушкой тоже было бы странно. Зверушкой еще куда ни шло, но те же мондасианцы на данной стадии своего развития с напряжением восприняли бы подобное отношение к тому, кто умеет разго... хм, нет, о поддержании разумной беседы как-то тоже не могло быть речи, лучше скажем – болтать, к тому же, как им казалось в присутствии моей ТАРДИС, на понятном им языке. Но, как его ни называй, он был мне предан после небольшой заварушки с его собственной планетой, причин и следствий которой он так и не уловил, и полагал, что я спас его, единственного выжившего после страшной катастрофы, из чистого милосердия. Он даже так и не понял штуки с ТАРДИС. Ну да, она была больше внутри, чем снаружи, и что с того? Видел он ее не то чтобы лишь разок и поверхностно, но пребывал по большей части в затуманенном состоянии сознания и не всегда потому, что под воздействием гипноза. Последний был бы хоть каким-то оправданием... Как бы то ни было, он сам все списывал на собственные расстроенные чувства и блаженно полагал, что находился на обычном космическом корабле, где пару раз напрочь заплутал в помещениях из-за своей некоторой топографической неполноценности и того, что слабо разбирался в технике. Тем более, что ТАРДИС с исправной хамелеонной системой и выглядела снаружи как настоящий обычный космический корабль, разумеется, куда меньший по размеру, чем его начинка, в которой видел он все-таки совсем не много помещений – стал бы я пускать его куда попало. Он полагал меня самого мондасианцем (по крайней мере, внешне мы никак не различались, и я точно был не синего цвета), отважным капитаном и ученым подвижником с некоторыми политическими наклонностями, возвращающимся с добрыми вестями из дальней экспедиции с благороднейшей целью поиска средств спасения собственного народа. А для мондасианцев он был живым свидетельством того, что космос битком набит планетами, пригодными для жизни гуманоидов, дышащих кислородом и почти во всем похожих на них самих – стоит лишь протянуть руку и проложить высокотехнологичный мост. Надо ли говорить, что это чрезвычайно их воодушевило и обнадежило?
Мост, который следовало проложить, должен был стать более чем просторным, но вовсе не для всех пассажиров, страждущих покинуть Мондас, а для небольшой части, которой будет вполне достаточно, чтобы заселить его, исчезнув из континуума практически незамеченной. Сколько гигантских кораблей, способных бросить нескромный вызов человеческим богам, встречались со своими айсбергами и шли на дно или просто бесследно исчезали в глубинах куда более великого, чем они сами, безграничного пространства!..
Да, на Мондасе я был вполне успешен и как политик. В конце концов, Мондас мало чем отличался от Земли, а тут я еще и не собирался пока... да можно сказать, и вовсе не собирался всерьез его захватывать, просто сверкнул, ярко и ненадолго, как пролетающая комета, заворожив последователей и до слез обрадовав не на шутку разволновавшихся «конкурентов» своим намерением навсегда оставить планету, чтобы самому увести к звездам строящийся по моим чертежам (и даже на мои неизвестно откуда взявшиеся средства – много будете знать, скоро состаритесь) циклопический ковчег. Выстраиваемый на некотором отдалении от планеты – ведь на самой планете было чертовски мало места, тем более для такой махины. Материалы тоже брались в основном извне – бесхозные металлы и минералы из щедрого Пояса астероидов. Корабль строился невероятно быстро по людским меркам, что было весьма удивительно для самих людей, но постоянные премии за успешно выдержанные сроки сглаживали их удивление и желание разбираться, на что уж точно времени не хватало, в чем же дело и каким образом в процессе оказываются срезаны кое-какие углы. Всего-то за несколько лет корабль был готов. Тщательно набранный экипаж из мужчин и женщин самого крепкого здоровья (чтобы выдерживать все перегрузки и превратности глубокого космоса, разумеется) поднят на борт, судно сошло со стапелей и взяло курс к Мондасу, чтобы занять место на устойчивой орбите над ним и загрузить достаточное количество колонистов, когда случилось то, что для людей было совершенно непредвиденным. Торжественный запуск принципиально нового гиперпривода, который должен был доставить нас к месту назначения во мгновение ока, вовсе не оказался произведен неудачно, с катастрофической ошибкой: пришел черед следующего этапа моего плана и все произошло в точности в соответствии с ним, по тщательно выверенной программе, заложенной в компьютер в скрытом режиме и активированной этим запуском, доверенным моему ближайшему помощнику, настоящему инженерному гению Мондаса, который теперь совершенно не был мне нужен со всеми его знаниями...
Корабль затрясло, оглушительно взвыли сирены, раздались крики ужаса. Мой помощник-мондасианец совершенно спал с лица.
– Это не я!.. Это не я!.. – только и повторял он, но его никто не слышал. Все были слишком потрясены тем, что видели не только на мониторах, но и в огромные носовые иллюминаторы, открывающие во всей красе чудовищную перспективу – разверстую голодную пасть черной дыры.
– Что ты натворил, мерзавец?! – громовым голосом воскликнул я, будто в сердцах хватая помощника за грудки и вытряхивая из пилотского кресла. – Зачем?! Зачем ты это сделал?!
– Я не виноват!.. – взвизгнул позеленевший от страха и потрясения мондасианец. – Это поломка, это какая-то диверсия!..
– Даже не сомневайся!.. – промурлыкал я ему в лицо и, отшвыривая его обратно в кресло, успел увидеть ужас понимания – кто именно это сделал, перед тем, как пристрелил его из обычного мондасианского штатного бластера, прожегшего в нем огромную дыру, исключающую шансы на выживание и способность вымолвить хоть слово, пока смерть не вступит полностью в свои права. Такое неслыханное преступление уж точно требовало жертв. Кто-то непременно должен был за него ответить, чем быстрее, тем лучше, пока никто не успел опомниться.
Крики вокруг превратились в сдавленные вздохи. Расправа всех немного отрезвила и тут же снова сконцентрировала контроль в моих руках. Я столкнул остывающее тело на пол, сам занял его место за панелью управления и начал быстро корректировать программу полета. Успешно. Мы больше не неслись с прежней скоростью в объятия черной дыры. Но разумеется, это было еще не все. Чтобы перевести огромную махину на реверс, нужно было переустановить кое-какую автоматику на другом конце судна, которая мало того, что все еще гнала корабль к черной дыре, она делала это со скоростью и эффективностью куда более высокой, чем происходили процессы в голове корабля.
Никому более не доверяя такое архиважное дело, я взял с собой часть команды и рванул к высокоскоростным лифтам. Часть, оставшаяся в рубке, послужит небольшим резервом, который должен будет добавить «свежей крови» в ходе дальнейшего проекта. Спустившись вниз, мы справились с ненужным ускорением без особого труда, и теперь корабль точно не падал в черную дыру, умостившись надежно на орбите вокруг нее, медленно, очень медленно стремясь отдалиться. Но «драгоценное время» было потеряно – корабль попал в ловушку, из которой не выбрался бы в течение всего того времени, которое и было мне нужно, зависнув в шатком равновесии, постоянно убегая и все-таки не в состоянии убежать от затягивающего черного водоворота – до самого конца Вселенной. Почти до самого. Самый конец я тоже видел, и до него от «почти самого конца» оставались еще миллиарды лет. Но что толку править бесплодной пустыней? Когда я доберусь до Галлифрея, я сумею вернуть его на место, может, не то же, что было, на другое, гораздо лучшее, в неизмеримо усиленной позиции, и ни у кого не будет шансов остановить нас... остановить меня.
Что ж, дело было сделано. Растерянные люди пытались сориентироваться и никак не могли. И тогда я еще раз обратил их внимание на ситуацию:
– Мы ведь находимся на орбите черной дыры, вы понимаете, что это значит?!
Они все еще находились в шоке и не понимали, хотя многие из них обладали отличным по их меркам техническим образованием.
– Вспомните же теорию относительности! Мы путешествуем на машине времени. По отношению ко всей Вселенной. Мы провели здесь меньше часа, но на Мондасе прошли столетия. Возможно, тысячелетия. Возможно, планета давно погибла, или спаслась безо всякой нашей помощи. Нам некуда возвращаться. Да мы и не можем.
Они запротестовали наперебой. «Наверняка должен быть выход!..» Они не были готовы к тому, что их жизнь бесповоротно изменится в одно мгновение. Мозг еще не был способен принять то, что произошло.
– Хорошо, хорошо, – успокоил я их. – Я буду продолжать искать выход, пока дышу! Пока есть жизнь, есть и надежда. Но имейте в виду, мы движемся страшно медленно по отношению ко всей остальной вселенной, но в то же время, мы движемся невероятно быстро по отношению к другому концу «Ковчега». Мы можем провести тут годы, а наверху – пройдут только минуты. Нам теперь некуда торопиться. Или вам. Вы можете отдохнуть. Смотрите. Этот корабль обустроен для дальнего путешествия. Он огромен и практически совершенно пуст. Целый город, целый мир с великолепными ландшафтами искусственно поддерживаемых экосистем на множестве палуб – невероятный неосвоенный мир для всего лишь затерянной горстки людей, такой как мы.
– Но мы должны вернуться за теми, кто остался в рубке! – осенило кого-то.
– Для них их собственное время течет с той же скоростью, – напомнил я. – Они ничего не теряют. Этот корабль настолько же в их распоряжении, насколько в нашем. Как только они это поймут, они найдут себе подходящую палубу, чтобы провести на ней остаток жизни. Да, увы, мы не способны выполнить свое прямое предназначение, но мы все еще корабль спасения цивилизации Мондаса. Где бы мы ни были, мы продолжаем жить. Когда мы наконец вернемся в обычный континуум, выйдя из притяжения черной дыры, пройдут миллионы лет. И тогда мы вернемся, мы должны вернуться – сам Мондас вернется во Вселенную! Если, конечно, мы будем продолжать жить, если оставим потомков и научим их всему, что знали.
Они впечатленно молчали, затаенно переводя дух, и в их душах прорастало и зрело чувство собственной удивительной значимости и потрясающих возможностей.
– Этот корабль – наш. Весь этот нетронутый, новенький с иголочки, мир – наш, – повторил я. – Ну а теперь, пожалуй, я вернусь в рубку и попробую что-нибудь изменить в нашей судьбе, хоть на это и мало надежды. А поскольку текущее время относительно, вы должны сознавать, что мы можем больше никогда с вами не увидеться – пока я поднимусь, а затем вернусь обратно, даже если не задержусь для того, чтобы что-то сделать, а я обязательно задержусь, минуют годы, десятилетия, столетия... Но если пожелаете, вы тоже можете подняться. Лифты всегда перед вами. В любое мгновение вы можете унестись на другой конец корабля, но если надумаете вернуться, этот мир, что вы видите сейчас, уже не будет прежним... – Конечно, это были бы пустяки, если бы они по каким-то причинам желали вернуться, но я знал, по каким параметрам отбирал эту группу – они были заинтересованы друг в друге, многие из них давно мечтали оказаться друг с другом наедине. Нужно было только слегка, едва заметно подтолкнуть их, уронить малую толику соблазна в их жаждущие открытые уши. И лишь каплю гипноза, чтобы преодолеть рамки условностей. Да достаточно было отвернуться, чтобы через пять минут они устроили оргию, радостно вняв призыву размножаться, подобно кроликам! Мондас страдал от перенаселения и трещал по швам, а здесь, пусть и в замкнутом во всех прочих смыслах пространстве, их уже опьянял воздух свободы. Независимости, безнаказанности – отсутствия каких бы то ни было долгов. Они по-настоящему попали в свой Рай! Ничтожная горстка избранных!
Они посмотрели на лифты пустыми взорами, будто их не видели. Все правильно. Именно так и должно было быть!
А я с самым героическим и серьезным видом вошел в один из лифтов... – на самом деле это была дверь моей ТАРДИС – и весело потирая руки подскочил к панели управления, собираясь убраться прочь с уже опостылевшего мондасианского корыта – до того момента, как пора будет снимать урожай – и устремиться на подготовку следующего зародыша будущей армии. Нажал на рычаг... Последовала короткая вспышка, из-под колонны вырвался сноп искр, ТАРДИС тряхнуло, потянуло едким дымом, быстро втягиваемым системой воздухоочистки, и – самое главное и кошмарное – ТАРДИС осталась там же, где стояла. После единственного первого толчка она полностью потеряла подвижность, будто пустила корни в палубу «Ковчега». Вот это уже в мои планы не входило...
Не веря самому себе, я обошел консоль, оцепенело проверяя все датчики, заорал «Нет!..», несколько раз сильно ударил по панели ладонями и кулаками, пнул для верности, а затем вскрыл кожух и вытащил перегоревшую деталь. Дематериализационная схема, заменить которую здесь не представлялось совершенно никакой возможности. На всем «Ковчеге» не находилось ничего похожего на подобный материал с подобными свойствами. И обработка его была бы слишком тонка и сложна, малейшие различия в конфигурации делали деталь бесполезной. Где-то в открытом континууме, возможно, удалось бы найти хоть какую-то замену, но в замкнутом пространстве в зоне притяжения черной дыры... Надо было, конечно, проявить больше предусмотрительности – слишком много скачков слишком близко к черным дырам. Была бы она одна – но ведь больше дюжины!.. Но все шло хорошо, ТАРДИС многократно сработала отменно, без намека на сбои, и я перестал беспокоиться и потерял осторожность, увлеченный самим процессом – механизмом создания армий, казавшимся отлаженным как часы, я пек их как блинчики...
Конечно, я перепробовал множество хитростей, которые сами по себе были страшно опасны, – если бы временная замена, едва подействовав, сгорела, например, в момент нахождения в вортексе или в совершенном наполовину процессе дематериализации, – но ничего не помогало, ТАРДИС оставалась недвижной, косной, мертвой как!.. Ладно, не совсем мертвой. Кое-что она еще могла обеспечить. Кроме того, для чего она была создана напрямую – кроме перемещений в пространстве и времени.
Машина времени, о которой я говорил мондасианцам, оказалась единственной действующей на данном, весьма специфическом, участке континуума и на всех парах несла нас к концу Вселенной. Вместе со мной. Конечно, когда все закончится и мы наконец вырвемся, я наверняка сумею отыскать замену необходимой детали, вернуться опять в прошлое и быть на этот раз гораздо, гораздо осмотрительнее! Но из моей жизни будет вырван значительный кусок. Хотя, если подняться на настоящем лифте к капитанскому мостику, миллиарды лет пролетят куда незаметнее... но это же грозило и некоторой нервирующей потерей контроля над происходящим. Внешний мир все еще был на своем месте. Все, что может проникнуть сюда извне, может оставаться незамеченным там, в рубке, пока не станет слишком поздно. Это оказалось бы невероятной потерей преимущества. А здесь я все еще могу продолжить работу с ТАРДИС и просто гораздо более чутко следить за изменениями – и в обществе эволюционирующих в замкнутой среде мондасианцев, и за возможными проникновениями извне. Сигнал бедствия, если отправить его с этого корабля, мало кто сумеет получить и расшифровать – заглушенный и искаженный черной дырой, смазывающийся во времени... конечно, лучше было бы его вообще не отправлять, но в нем же есть и надежда на то, что не придется ждать положенные миллиарды лет, пусть и в их сжатой версии. Такой сигнал сможет уловить некто, обладающий технологией путешествий во времени. И крайне маловероятно, что этот некто откликнется, как было бы малоинтересно человеку откликаться на зов муравья, кроме одного-единственного известного мне повелителя времени. И тут, конечно, сплошная лотерея... Либо он уловит сигнал и явится, либо благополучно пропустит – и такое случается. А если он явится сюда: либо мне удастся одержать верх и захватить его старушку-ТАРДИС, либо нет. Но кто говорил, что я не игрок? Значит, сыграем. Немного адреналина поможет скоротать время. Все будет не так скучно. И тем более лучше занять выгодную временную позицию, чтобы иметь возможность для маневра. Если повезет, Доктор материализуется прямо в рубке, ведь там обычно центр жизни любого корабля, и окажется там как на ладони и застывшим как мошка в янтаре, пока я не подготовлю достойную встречу.
А пока... Я вышел из «лифта», к не ждавшим меня мондасианцам. Первое, что я увидел – это более дюжины возведенных сборных домиков – семей из пары десятков человек должно было получиться куда меньше, значит, какие-то строения являлись общественными или хозяйственными. Точно – я расслышал мычание коров! Да они тут уже вовсю развлекаются попытками воссоздать сельское хозяйство! Молодцы какие.
Кто-то из них копался в свежевскопанных грядках и мой выход не остался незамеченным.
– Капитан! – крикнул кто-то изумленно. – Моментально из и из-за домиков высыпали остальные – числом чуть поменьше всей оставленной тут группы, но дело понятное – все были занятые люди, а жизнь на осваиваемой палубе била ключом. А кто-то, наверное, углубился подальше, решив поселиться в относительном уединении.
– Быстро обернулись, кэп! – заметил кто-то, и я удовлетворенно отметил, что неясно, чего в голосе и на лице говорящего больше, радости или разочарования. – Неужели удалось вывести корабль из зоны притяжения?
– Нет, – сказал я. – Я просто передумал. Кабина едва начала движение, и я тут же нажал кнопку «стоп». А сколько тут прошло времени?..
– А, ясно... – не без облегчения выдохнул спросивший, кинув одобрительный мимолетный взгляд на свою грядку. – Вторая неделя пошла. А мы вот тут домишки поставили, скотину разморозили, настоящие семена нашли... – Тут он спохватился, что не о том волнуется: – Вот это относительность!.. – вздохнул он. – Пожалуй, хорошо, что мы решили не ехать наверх – сколько бы времени даром потеряли.
Не то чтобы в этом утверждении был особый смысл, но для говорившего он явно имелся.
– Вот именно, – подтвердил я. – Большинством систем ведь можно управлять отсюда, и это будет куда быстрее относительно всей прочей вселенной, чем с капитанского мостика.
– И правда! – обрадованно воскликнул кто-то.
– Жаль, что это сразу не пришло мне в голову, наверное, и я не избежал общего шока, – кивнул я. – Но все равно многого не ждите. Едва ли мы сумеем покинуть орбиту в этом или даже следующем поколении.
Они покивали в ответ, в молчании.
– Ну, значит, есть толк в этих других поколениях! – сказал кто-то. – Наши дети вырастут на природе... Среди чистого воздуха, с самой чистой водой, под голубым небом, хотя и на корабле! На Мондасе давно нет ничего такого!
– Безусловно.
Какое-то время так и будет. Это поколение действительно проживет свою жизнь в идиллии. Резвясь и плодясь. Под моим чутким руководством. Когда их дети подрастут, а сами они состарятся и умрут, я останусь для их детей единственным родителем, тем, кто естественным образом будет возглавлять их. Как объяснить, что я не старею? Элементарно в условиях относительности времени. То и дело я буду отбывать на обычном лифте «на капитанский мостик», хотя на самом деле совершенно незачем ехать так далеко, и пропускать некоторые периоды. Я говорил, что ждать Доктора лучше в наиболее выгодной временной позиции? И это верно. Поэтому часто пропускать периоды, тем более крупные, я не буду. Время от времени все же сойдет та или иная маскировка – когда народу станет гораздо, гораздо больше и станет реальнее среди них затеряться, а затем, спустя годы, буду вновь возвращаться к прежнему облику, когда он окажется основательно забыт сменившимися поколениями. Видимо, за ростом этой конкретной армии мне придется какое-то время последить самолично.
Так и вышло. Поколения сменялись, время убегало, а некий хорошо известный мне таймлорд не прилетал. В куче сказок говорится о том, как меняется со временем отношение запертого в бутылке джинна к тому, кто однажды откроет сосуд. Начиная от благорасположения или хотя бы снисходительности, к наказанию за то, что тот слишком долго не делал того, что должен сделать. Его заслуга перестает быть заслугой, как бы призрачна она ни была, вся добродетель сосредотачивается только в самом терпении и ожидании. Все заслуги принадлежат тому, кто проявил выдержку. И при том не бездействовал ни мгновения. Я следил за ростом общества мондасианцев, переводил их с одного этапа развития на другой, толкал к прогрессу, который при каждом шаге вверх казался им великим благом, но мало-помалу ресурсы этой палубы истощались. То, что начиналось как пасторальное поселение, превратилось в огромный чадящий город, производственное чудо, исправно кормящее все население и одновременно выживающее человечество из все более непригодной для жизни, использованной до донышка, среды и из собственной шкуры. К тому времени давно никто не имел представления о том, что творится на других палубах, и о них ходили страшные сказки. Я организовал экспедицию на палубу номер пятьсот семь – достаточно отдаленную и полную ресурсов, там экспедиционная группа, отыскавшая свой собственный Рай, должна была эгоистично застрять и расплодиться, чтобы поддерживать постоянный приток материала для следующих фаз плана. Конечно, исчезнув, они не вернулись. Это лишь укрепило худшие подозрения жителей нижней палубы о том, что среда вокруг беспросветно враждебна.
И тогда мы обратились к «мудрости предков» и нашли в старых архивах проект по кибернетизации. Мы назвали его «Исход» и провели первые испытания на добровольцах и на тех, кому нечего было терять. Проект был ужасно недоработан, ведь составляли его ущербные человеческие умы, но все должно было идти по плану, они не должны были эволюционировать слишком быстро. К концу Вселенной они все еще должны оставаться вариацией кибернетической тяжелой пехоты, путь и способной к полетам, но все же еще не к путешествиям во времени в собственной броне, подобно далекам. Они должны были оставаться зависимыми от симбиоза с повелителем времени, который направит их куда и когда будет нужно.
Мы проверили результат эксперимента – еще невероятно сырой и недоработанный, он был, по крайней мере, полностью управляем. Вот эту группу мы и направили на капитанский мостик, забрать остававшихся там членов изначального экипажа – «свежую кровь», для генетического укрепления уже немного вырождающегося населения нижней палубы.
А потом, однажды, случилось то, чего я так долго ждал – камеры засекли, как воздух в рубке задрожал, подернулся рябью, и на мостике возникла старая синяя полицейская будка. А мой старый добрый запуганный синекожий подручный сделал то, что и должен был – пристрелил единственного человека, который был спутником Доктора – у Доктора ведь вечно в спутниках хоть кто-то из людей, крайне редко бывает иначе. И так было проще всего забрать заложника, пока Доктор еще не сориентировался и не стал слишком стараться отбивать труп у тех, кто желал его забрать «чтобы починить». Так я познакомился с малышкой Билл Поттс, с легкостью возвращенной к жизни посредством тех самых кибертехнологий, что вызывают такой патетический невроз у чувствительных натур, и поведавшей мне о моем враге, а также обо мне самом – в одном из моих будущих воплощений – изумительно много интересного. И нам совершенно некуда было торопиться. Все шло по плану – и операция «Генезис», и операция «Исход» – которая, на деле, не имела никакого отношения к киберлюдям. Это должен был быть мой исход – с этого старого мондасианского «Ковчега». Но об этом до самого конца не прозвучало ни слова. Почему? Все очень просто. Противник никогда не должен знать слишком много. Ведь все происходящее – это война, что однажды охватит Вселенную без изъятия. Что началась давным давно у самых ее истоков, что длится все Время из края в край, вечно и неизбывно. Тайно и подспудно.
Потому что война – это путь обмана.
Муки творчества
миди, 4274 слова
Персонажи: Мастер, доктор Виктор Франклин (хирург), первая киберженщина и др.
джен, драма, POV
Рейтинг: R
Предупреждения: вивисекция, опыты на людях
Приквел к финалу 10 сезона.
Путь к переменам тяжек. Тяжесть эта, главным образом, оказывается обычно на чьей-нибудь совести. Поэтому лучше всего с движением вперед справляется тот, у кого ее нет! Жизнь сразу становится светлей и проще, и нет горизонтов, которых мы не могли бы достичь.
– Да это же просто золотая жила! – воскликнул доктор Виктор Франклин, и глаза его горели, пока он дрожащими от волнения длинными пальцами жадно перебирал бумаги – стопки расшифрованных «с большими трудами» и распечатанных документов, извлеченных из архива старого мондасианского «Ковчега», целую череду поколений зависшего на границе черной дыры. – Я давно искал нечто подобное. Годами, скоро уже десятилетиями, прорабатывал возможные техники, а тут – словно недостающие страницы моих собственных исследований! Поразительно! И нам практически не придется изменять образ жизни, не придется сворачивать производство, без которого мы все равно не сможем существовать!..
– Ни в коем случае! Даже наоборот! Взгляните-ка сюда, на эти чертежи…
– И вы говорите, в перспективе эти люди будут полностью управляемыми? – он едва сдерживал восторженные придыхания.
– Да, предполагается, что так. Если пожелаете, разумеется. Есть множество градаций программы. На первых порах я бы посоветовал именно это, пока население не привыкнет и трансформация не станет делом обычным и естественным. Это было бы актом чистого… милосердия.
– И это полностью решит проблему с рабочими местами!
– И не говорите!
– И с жильем! Им ведь много будет не надо, да?
– Они будут практически полностью автономны и самодостаточны.
– И не будут размножаться.
– В конце концов, как вы себе это представляете?
Мы немного посмеялись, глядя друг на друга через лакированный стол из древнего красного дерева с дорогим письменным прибором и даже компьютерным монитором, оправленным во все то же драгоценное, хоть и непрактичное, дерево.
– Как министр здравоохранения, я буду всячески поддерживать это начинание! – заверил доктор Франклин. – Как же вы откопали эту прелесть? И почему о ней никто не знал раньше?!
– Все было в архивах, прямо под нашим носом. А то, что не знали раньше… Всякий плод созревает в свое время. Прежде не было острой необходимости в подобных смелых решениях. Мы не были готовы к тому, чтобы начать всерьез спасать себя как цивилизацию. Было куда проще закрывать глаза на ухудшающееся понемногу положение – и впрямь, оно ведь ухудшалось лишь понемногу, незаметно каждый божий день, исподволь – и полагаться на судьбу, на то, что кто-то более взрослый, сильный и мудрый возьмет на себя ответственность за происходящее. Всегда проще переложить решение на Бога, не тревожа свой сон необходимостью взрослеть и избавляться от розовых очков, превращающих мир в подобие уютной детской комнаты.
Доктор царственно покивал с задумчивым видом.
– И фактически, этот подход избавляет нас от обвинений в том, что «машины пожирают людей», ведь сами люди станут машинами!
– Верно.
– Однако, как убедить их добровольно?..
– О! Доктор! Нет ничего проще! Сколько в наших госпиталях безнадежно больных пациентов? Умирающих, сходящих с ума от отчаяния и ужаса перед смертью. Пойдущих на что угодно ради сохранения своей жизни. Более чем достаточно для того, чтобы подарить им это благословение. И подумайте только, в перспективе это практически бессмертие! Многие ли способны от него отказаться? Они согласятся именно добровольно. Хотя бы до тех пор, когда будут изобретены средства, позволящие вернуть им снова полностью человеческий облик и цветущее здоровье. Но для этого они должны спастись сейчас. Мы никого не станем принуждать. Заметьте – НИ-КО-ГО! Они сами будут вставать в очередь и умолять, чтобы их преобразовали поскорее.
Он уставился на меня с оцепенелой завороженностью, на несколько мгновений перестав дышать.
– Бессмертие! – воскликнул он наконец. Не слишком громко, но упоенно. – А ведь в итоге, не это ли и наша цель? Не только для низов общества…
– Да, когда мы доведем технологии до совершенства. Но для этого нам нужно накопить огромный опыт, не правда ли, дорогой доктор Франклин? И начать придется с низов, и идти вперед и вверх постепенно.
– Пока технологии не позволят нам сохранять бессмертие и цветущее здоровье в полностью человеческом облике?
Я сладко улыбнулся:
– Да. Если пожелаете. Если не решите вдруг, по мере процесса, что металлическое тело куда крепче и функциональнее как вместилище могучего и свободного человеческого разума! Венец творения, доведенный до совершенства уже им самим, а не природой!
Доктор самодовольно погладил свой галстук, предвкушая открывающиеся перспективы.
– Мне не терпится начать проводить опыты. Все, что я вижу, так головокружительно, что страшно потерять почву под ногами. А это весьма, весьма опасно в серьезных делах. Не говори гоп, пока не перепрыгнешь. В конце концов, это древние документы, из которых еще не все ясно.
Я поднял руки, показывая, что дело теперь всецело за ним:
– Не буду лезть в вашу епархию. Рад, что как эксперт вы находите проект возможным и перспективным…
– Простите, господин премьер-министр! Я всегда замечал, что вы и сами недурно разбираетесь в медицине.
– Только как дилетант. Хотя, признаю, я весьма интересовался вашими работами. Прочитал все ваши статьи, прослушал полный курс ваших лекций – частью в записи, а частью и очно. Я ваш большой поклонник и нахожу ваши подходы очень прогрессивными! Поэтому я с удовольствием лично рекомендовал вашу кандидатуру на ваш пост и даже проявил в этом некоторую настойчивость. Как-никак действующий хирург… некоторые выражали сомнения в вашей политической активности, в том, что вас вообще интересует данный аспект общественной жизни…
– Э… – мой собеседник невольно пошел блуждающими пятнами на щеках от смешения самых разнообразных чувств, от польщенности, гордости и самодовольства до нервозности, неуверенности и злости.
Я снова успокаивающе поднял руку:
– О да, я знаю, что так мог бы счесть человек совершенно неосведомленный! Так как лично имел удовольствие слышать ваши истинные высказывания, отражающие смелую и прогрессивную гражданскую позицию. И вот – мы с вами движемся навстречу реформе здравоохранения, которая может перевернуть весь наш мир, а в перспективе, подарить всем нам бессмертие и свободу!
– Ох, да… – доктор Франклин залился краской теперь уже истинного смущения и довольства.
Вот и правильно. Он и не догадывался, что моя упомянутая настойчивость заключалась в том числе в парочке убийств, помимо всего остального, хотя и мог бы заподозрить: политика – дело признанно темное. Это немного избавляло от вселенской скуки в этом замкнутом мирке. Побочное явление моего застревания на мондасианском корабле из-за неисправной ТАРДИС со сгоревшей дематериализационной схемой – моя нетерпеливость. Которая сама по себе могла быть проблемой в вызревании именно этой армии для вторжения на Галлифрей в конце вселенной. С другой стороны, всегда приходится брать во внимание, что даже в благоприятной среде, без присмотра что-то может пойти не так, как задумывалось. Многие зародыши моих припрятанных на орбитах возле черных дыр воинств могут оказаться на выходе неудачными холостыми выстрелами. За развитием этого, по крайней мере, я мог следить какое-то время непосредственно – может быть, придется оставаться с ним до самого конца при самом пессимистичном раскладе, а может быть, я просто столько не выдержу и форсирую события уже всерьез, чтобы вырваться отсюда, возможно, именно это я и начал делать, и это тоже будет неплохим исходом. Хотя пока я соблюдал аккуратность, ведь киберлюди – не тот лакомый кусочек, что хотелось бы потерять впустую, на него было возложено много надежд. В то же время, в самом этапе, к которому мы сейчас переходили, было нечто почти от суеверия, от магического заклинания, которым можно вызвать один беспокойный дух. Если он и впрямь примчится сюда, будет забавно…
– И, признаться, я был бы не прочь иногда наблюдать за вашей работой, помогать вам, чем смогу. Иметь представление о ваших нуждах, чтобы вы ни в чем не имели недостатка.
Доктор Франклин испустил утробный смешок, не сводя прищуренного взгляда всего лишь по-человечески «проницательных» глаз.
– Вы ведь сами чрезвычайно заинтересованы в данном проекте, господин премьер-министр?
– Как может быть иначе! – улыбнулся я, одобрительно кивая: да-да, конечно он меня раскусил. Будто было что раскусывать. – Кто из нас не хочет жить вечно?!
Экология палубы 1056 потихоньку, мелкими шажками в течение столетий превращалась в филиал ада. Для меня она не представляла опасности с моей биологией повелителя времени, к тому же выезжающего периодически на отдых на другие палубы, не страдающие от загрязнений, или запирающегося в ТАРДИС, чтобы перевести дух от мирской суеты. Во всех правительственных зданиях и жилищах высокопоставленных чиновников стояли дорогие системы очистки воздуха, не говоря о воде и прочих очевидных вещах, так что, если покидать их не слишком часто, это гарантировало их жильцам жизнь, схожую с нормальной. Конечно, лишь относительно с тем, что творилось снаружи, но даже к этой небольшой разнице можно было отнести понятия «небо» и «земля». И в отличие от «небожителей», простые смертные очень страдали от всевозможных заболеваний дыхательных (и всех прочих) путей и органов, от постоянной накапливающейся общей интоксикации и генетических мутаций; туберкулез и злокачественные опухоли царили почти повально. Средний срок продолжительности жизни сократился настолько, что это уже нельзя было оставить без внимания. Но теперь появилась надежда для самых обездоленных – с их согласия, примерно так же, как прежде давали согласие на донорство органов после смерти, их нервную систему – то, что предположительно и делает нас высокоразвитыми существами и вообще нами самими, личностями, заключает в себе самую нашу суть, обязались сохранять в особых полимерных высокотехнологичных медицинских «протезах» до тех времен, пока не будет возможным полное исцеление. Процесс был трудоемкий и сложный, деликатный во всех смыслах, поэтому, хотя предлагали его беднякам, это преподносилось как исключительная привилегия – стать первопроходцами и тем завоевать право на потенциально бесконечную жизнь.
Нельзя сказать, что реформа совсем не встретила сопротивления, но ведь все было сугубо добровольным, и доноры нашлись немедленно, мгновенно были собраны тысячи подписей страждущих, слишком измученных своим медленным неуклонным умиранием или умиранием своих близких – любимых, родителей, детей, которых теперь необязательно было терять… Покажите людям всю бездну отчаяния, а затем протяните руку помощи, и они вцепятся в нее мертвой хваткой, не обращая внимания, какова она и куда их тащит. «Приведи свои войска в место смерти, и увидишь, как они будут драться!»
Да в конце концов, разве это было так уж плохо? Всего лишь необычно и пугающе. И уже почти не пугающе… Особенно в недрах госпиталей, наполненных смрадом гноящихся язв, извергнутой желчи, экскрементов, которые не могли удержать хилые, едва живые, дрожащие от смертного ужаса тела, и уже неживые, во множестве увозимые на каталках в морги, а затем крематории, еще больше отравляющие атмосферу. Этот мир все более становился непригодным для жизни. Это была данность, и сама слабость тела из плоти и крови стала страшным врагом человечества. Сама слабость была злом, обрекающим на вечную погибель, от которой следовало избавиться любой ценой.
Доктор Франклин и я встретились с первой дюжиной героических добровольцев, прокладывающих вместе с нами путь к спасению всей цивилизации.
Все они погибали от рака на последней стадии, у некоторых была поражена и нервная система, но мы пообещали это компенсировать, – а если не получится, то все их расстройства личности при обращении в киберлюдей, конечно, будут списаны именно на то, что помощь подоспела слишком поздно. Часть нервной ткани действительно могла быть легко заменена на оптоволокно.
И разумеется, ведь это первый опыт, возможны всякие побочные явления. Но что хорошо в кибернетическом теле – в нем все можно исправить практически на любой стадии. Пересобрать как угодно. Главное – не дать этим людям умереть полной бесповоротной человеческой смертью сегодня. И словно каждый станет кораблем в нашей великой и бесконечной космической одиссее!
Изможденная женщина с сияющими надеждой глазами обнимала двух плачущих дочерей, она казалась им бабушкой, а не матерью, хоть дочери сами выглядели неважно – их лица тоже казались старческими, высохшими и сморщенными, но тельца были маленькими, с тонкими как спички конечностями, изуродованными какими-то узелками, жидкие волосы были заплетены в нелепые колечки, перевитые блеклыми лентами.
– Зато я не умру! – хрипло, через силу, но торопливой сбивчивой скороговоркой приговаривала женщина. – Как бы все ни обернулось, хуже не станет. Сколько бы времени ни заняло лечение, однажды я снова смогу присматривать за вами. И я всегда-всегда буду очень-очень любить вас, мои бедные крошечки!..
– А вдруг операция пойдет не так?! – пропищала одна из девочек, она наверняка успела повидать на своем веку вокруг массу неудачных операций. – Как же мы без тебя?!..
– А как же вы без меня, если я просто умру? Иначе у нас нет никакой надежды. Так я могу хотя бы надеяться увидеть, как вы растете, мои красавицы! Я знаю, что будет трудно, но счет ведь идет уже на дни…
Тут она раскашлялась и забрызгала все кругом, в том числе и лица своих ненаглядных деточек выхарканными из легких черно-алыми сгустками крови. Это и решило ее судьбу. Ее спешно погрузили на каталку, нацепили кислородную маску и повезли в операционную первой, сопровождаемую традиционными тревожными криками сестер «Скорее! Мы ее теряем!..» и гнусавыми воплями «Мама! Мамочка!!!» – доносящимися уже издалека, детей так же спешно уводили прочь. Они не узнают свою мать, даже если увидят снова, а она не узнает их. Никто на самом деле не поймет, что случилось – она практически умерла у них на глазах, в чем же могут быть виноваты врачи, сделавшие все возможное?
Доктор Франклин возбужденно напевал, сам подталкивая каталку в операционную.
– Все вон! – скомандовал он бодро. – Остается только экстренная бригада. Все знают свои обязанности?
– Да, сэр! – рявкнули слегка нестройно ассистенты, нетерпеливо позванивая инструментами на тележке.
Я тоже сошел за экстренную бригаду. Кто же станет выгонять из операционной любопытствующего премьер-министра?
Первым делом на жертве… – да, первый же блин всегда обычно комом, так что назовем ее честно жертвой – разрезали абсолютно всю одежду, если можно считать таковой ее застиранные лохмотья, и бросили лоскутья грудой в большой пластиковый контейнер. Обнаженное женское тело с рельефно выступающими ребрами и иссохшими, будто вялеными грудями, изборожденными шрамами, вызывало не больше желания, чем засохший на тарелке пованивающий бекон.
– Да тут и спасать толком нечего, – пробормотал Франклин, оглядывая пациентку. – Проще сразу все заменить оптоволокном, чем извлекать ее нервную систему.
– Верно, верно, – согласился я. – Но в любом случае сперва стоит потренироваться. Не так уж много исходной живой ткани нужно для переноса, даже нервной, главное основные «кабели». Тем не менее, мы имеем костяк…
– Пораженный артритом до дальше некуда, – скептически хмыкнул хирург.
– Сойдет как каркас для полимерной формы, она сама будет держать себя, а сам позвоночный столб со спинным мозгом внутри, как и все, наполненные нервной тканью кости, здорово облегчат вам работу. Иначе пришлось бы собирать роботов с нуля, да еще среди толпы возмущенных, еще не умерших людей, а тут только слегка «пройтись напильником»! А эффект практически тот же.
– Да-да, простите, господин премьер-министр, действительно, трудно требовать сразу же качественных исходных материалов… Сперва потренируемся на кошках. Хотя эта драная кошка выглядит совсем дохлой…
Он со вздохом принялся вспарывать на женщине кожу, срезать лоскутами и бросать в тот же контейнер, где уже покоилась ее одежда. Кровь со стола стекала по особым желобам в трубы, ведущие сразу в канализацию. Женщина находилась в коме, анестезия ей не требовалась. В любом случае, чтобы сделать производство массовым, его следовало удешевить до крайности. Так что анестетиков на всех не напасешься, но есть и естественная бессознательность, которая позволит хирургам работать спокойно, не отвлекаясь.
– А вы не хотели бы начать сперва с удаления внутренних органов?
– И начинать подключать сразу к аппаратуре? Гм-гм, возможно… Но сперва хочется убрать побольше заведомо лишнего.
С влажными шлепками в контейнер отправлялись куски бледной дряблой кожи с кусками дистрофической плоти.
– Сейчас вам придется начать перерезать сосуды, и органы окончательно откажут в любом случае. Полагаю, у нас и так уже имеется восьмидесятипроцентная смерть мозга.
Скальпель доктора раздраженно застыл в воздухе.
– Кажется, вы лучше меня знаете, что делать?
– Ни в коем случае. Мой совет исключительно с технической стороны. Уж в технической-то стороне вопроса вы мне не откажете?
Кажется, он расслышал в моем голосе нотку угрозы. А мне показалось, что он оказывает маловато доверия аппаратуре.
– Я всего лишь желаю получше приглядеться к структуре того, с чем придется иметь дело. Пожалуй, со следующими, когда дело будет поставлено на поток, я так и поступлю. Вы ведь не против, если мы немного неэкономно поступим с начальным расходным материалом? Пока набиваем руку?
– О, нисколько, – разрешил я со смешком. В конце концов, для человека, Франклин был весьма квалифицированным специалистом. Раз он сознает, что эффект может не дотягивать до желаемого, и его это не остановит (а в самом деле, с чего бы останавливать?), пусть поступает по-своему.
Тем не менее, доктор распрямился, переводя дух, и задумчиво поглядел на истекающее кровью ободранное уже местами до костей и сухожилий тело на столе. Застывшие руки в обагренных резиновых перчатках влажно поблескивали.
– А знаете… – воскликнул он почти осененно. – Пожалуй, вы правы. Мне отчасти мешает скептицизм. Похоже, в глубине души я не уверен, что это сработает.
– А ведь вы уже пробовали на настоящих кошках! – напомнил я.
– Да, но мы ведь не доводили преобразование до конца и вообще решили не тратить время на изучение специфики реакций животных, когда у нас есть для этого достаточно людей, и все тонкости будут подгоняться сразу под человеческие особенности…
– Итак, – решительно скомандовал он ассистентам. – Давайте сюда внутреннюю аппаратуру! – Ассистенты сразу засуетились вокруг тележек, накрытых стерильной тканью поверх подготовленных частей искусственного тела. – Но мне все еще интересно, вся эта оставшаяся лишняя плоть, нереально как следует ее очистить в массовых масштабах – она будет разлагаться и поражать ткани, которые мы собираемся сохранить…
– Безусловно.
– Даже, когда мы соберем ее успешно, она сгниет за… гм, не уверен, что это состояние можно будет назвать «заживо». Не проще ли и в самом деле заменить все оптоволокном?
– Мы много раз говорили об этом. Идея проекта – в сохранении готового биологического процессора.
– Верно. Можно было бы извлечь мозг, поместить его в отдельную оболочку, снабдить кое-какими манипуляторами… это было бы даже экономичнее.
– Какой любопытный ход мыслей, доктор! Однако, что же вас останавливает?
Франклин вздохнул, колеблясь.
– Антропоморфность? – отчасти он разговаривал вслух сам с собой. – Гораздо легче принять ее в каком бы то ни было виде, чем отказаться. И раз уж мы стремимся достичь бессмертия и довести технологию до совершенства для самих себя, то… она имеет значение. Подобное строение весьма удобно для выполнения множества привычных задач или для тех, что способен придумать человеческий мозг.
– Тело остывает, доктор!
Франклин издал веселый смешок.
– Да. Займемся нашей Венерой, праматерью усовершенствованной цивилизации…
С тележек были сорваны покровы, а Франклин бодро вскрыл преобразуемой брюшину и принялся извлекать органы – метры разматывающихся кишок и прочие филиалы пищеварительной системы.
– Как все запущено! – бормотал он. – Только гляньте на этот мерзкий цвет! Как вообще можно работать с таким материалом?.. – зеленовато-оранжевая печень с загадочными черными трещинами смачно шлепнулась в контейнер поверх кишок. Порывшись под ребрами, доктор достал единственное легкое, пораженное метастазами, затем не менее пораженное сердце, прищемив и перерезав основные сосуды, и плюхнул в тот же контейнер с мусором. Затем сменил перчатки и бережно начал присоединять искусственные механизмы, которые должны были поддерживать подобие жизни в том, что осталось от пациентки.
– Сгниет? Или подсохнет и кристаллизуется, ассимилируется с полимером? – бормотал он себе под нос. – Посмотрим, посмотрим, с какой скоростью, и насколько оптимистичны были наши предки…
– Кажется, они предполагали, что можно будет помещать тело в корпус практически полностью.
– Да-да-да, но слишком, слишком много лишней биомассы. Если бы весь корпус был мощнее и менее экономичен, то все возможно. Сейчас же мы делаем так, чтобы мощности хватило с запасом, а материал можно было использовать по возможности легкий.
– А ваши собственные труды, доктор? Разве это не чрезмерные расходы?
– Посмотрим, как будет вести себя материал, – бодро откликнулся хирург. – В конце концов, срезать большую часть мяса – не такие уж большие труды, если наловчиться; сможет навостриться любой студент. Главное, постичь ту золотую границу, когда оставленная плоть принесет наименьший вред.
– Как скажете, доктор, вам виднее.
В конце концов и слишком быстро развиваться им пока ни к чему. Пусть делают свои ошибки, экспериментируют, придумывают новые решения. Направление выбрано верно.
Следующего добровольца препарировали на другой день. На него доктор потратил почти вдвое меньше времени, сразу же выбросил внутренности, подключил часть аппаратуры, и воскликнул:
– Ах да! Вот теперь же мы ее всю заляпаем, пока будем срезать лишнее!
– Но материал будет гораздо свежее!
– Надеюсь, надеюсь. Все равно в конце промывать все как следует...
В течение недели, немного меняя порядок операций и упрощая какие-то этапы, доктор Франклин подготавливал в день по одному пациенту. И они скапливались, в еще овощном состоянии, в центре первичной реабилитации. В одном Франклин точно был прав: запах гниющей плоти трудно было заглушить моющими средствами, но каждый пациент пах по-разному – хирург опробовал разные консервирующие средства и физрастворы и потихоньку справлялся со своими первыми проблемами, нащупывая оптимальное равновесие ампутаций и примененных средств. Когда-нибудь они освоят нанотехнологии, которые тоже отлично помогут им в нелегком деле.
А ровно через неделю первая испытуемая «пришла в себя». Первое, что она сделала – это схватила своими новыми руками голову склонившейся над ней сиделки и раздавила ее как перезрелую тыкву. «До-чень-ка! До-чень-ка!» – записали камеры ее первые рефлекторные движения и слова через неэкономно установленный в первый же день полноценный звукосинтезатор. Она могла бы раздавить голову и собственной дочери, стремясь взять ее в ладони и не соизмеряя силу. Однако, ее порыв, хоть и атавистичный, похожий на проявление настоящих эмоций, был чисто автоматическим. «До-чень-ка!» – продолжала повторять она, не обращая внимания сперва на вопли медсестры, а затем треск ее черепа и хлюпанье его содержимого. Когда тело с кашей вместо головы рухнуло на пол, первая киберженщина немного посидела, сжимая и разжимая окровавленные пальцы с застывшими на них кусочками желеобразной субстанции, затем поднялась и двинулась из палаты в коридор – ее слишком беспечно оставили ни к чему не пристегнутой, считая, что она не оправится и никогда не встанет, заранее относились к ней, как к неудаче и просто горе запчастей. «До-чень-ка» – продолжала гудеть она, двигаясь по коридору, вслед за бегущими в панике прочь медсестрами и медбратьями – для тех произошедшее оказалось слишком большой неожиданностью. Охранники спрятались за шкафами и столами, не сразу понимая, что делать – стрелять ли в драгоценный плод подвижнических экспериментов доктора Франклина, или просто тоже спасаться, или хотя бы бежать за инструкциями. Один осмелился обратиться к начальству по рации, чем выдал свое местоположение. «До-чень-ка!» – прогудела киберженщина, опрокидывая столы, тазы с сукровицей, горшки с цветами, выращиваемыми какой-то медсестрой, двигаясь к неосторожному охраннику. «До-чень-ка!» – протянула она к нему руки. Тот оказался достаточно решителен, чтобы выстрелить ей прямо в грудную пластину. Это немного ошеломило киберженщину, но не остановило. «До-чень-ка мо-я!» – проскрипела она, делая последние шаги вперед и обхватывая охранника в крепкие объятия. «Бе-ги от-сю-да!» – скрежетала она под его истошные крики и треск костей. – «Спа-сай-ся! Не верь! Не верь! Смер-ть! Луч-ше смер-ть! А-а-а! А-а-а!» Наконец другие охранники повыскакивали отовсюду с воплями, то ли придя в себя, то ли окончательно потеряв голову, и принялись палить в напавшее на них чудовище. Прежде чем им удалось нанести ему какой-то урон, они полностью разгромиили все помещение и задымили камеры. Но все-таки множественные выстрелы сделали свое, им удалось обездвижить нападающую, выведя из строя кое-какие важные детали механизма и сумев отстрелить ей ногу. Им повезло, что Франклин еще не все крепил на совесть.
– Вот! – эмоционально выдохнул Франклин, всплеснув руками, пока мы вместе смотрели ту самую запись, смонтированную с нескольких камер. – Что прикажете делать? Что мы сделали не так?!
– Ну, доктор, насколько я вижу, эксперимент-то как раз завершился полной удачей.
– Вы так думаете? – в его голосе послышалось облегчение. Неужели он думал, что из-за небольшого погрома, информация о котором даже не распространилась по городу, я вздумаю препятствовать проекту, который сам же ему предложил?
– Ну конечно! Смотрите, мало того, что она выжила, она встала, проделала все эти сложные действия, она оказалась сильна как черт, чего мы и желали достичь! Все сработало, доктор!
– Верно, верно…
– Но не все сразу, и теперь, когда мы знаем, что методика эффективна, нам следует быть осторожнее. Возможно, стоит проводить преобразование постепенно, в несколько этапов, не сразу подключать все функции.
– Вот уж верно!.. Но мы еще не знали, что именно сработает, и сработает ли что-то вообще.
– Теперь вы знаете. Это потрясающий прорыв, доктор!
– Вы так думаете?! – Франклин просиял.
– Ну конечно, думаю. И позвольте признаться, я никогда не сомневался в вашем гении! В вашей эволюционной прозорливости, в вашем высочайшем хирургическом мастерстве! Как насчет рюмочки старого коньяка, доктор, за прекрасное начинание?
– Ох, ну конечно!..
Я разлил стоящий в хрустальном графине на серебряном круглом подносике коньяк по пузатым рюмкам. Франклин склонив голову в благодарном символическом поклоне, поднял свой бокал и втянул аромат благородного напитка, согреваемого пальцами сквозь донышко. Мы церемонно чокнулись и отпили по глотку.
– Но, кажется, вас что-то беспокоит, доктор?
– Да, кое-что… я не ожидал, что у нее сохранится эмоциональность…
– Ну, в конце концов, ее мозг недоумер, это не так плохо, в перспективе мы и не собираемся же его убивать.
– Но… то что она говорила…
– Я думаю, это рефлекторное, автоматическое. Она была матерью, ее последние слова и эмоции были обращены к ее дочерям – ее буквально закоротило, вот она и повторяла одно и то же. Да, мозг недоумер, я полагаю, но все же это скорее повторяющийся скрип тумбочки, чем…
– Нет-нет, господин премьер-министр, – доверительно пролепетал согретый коньяком хирург. – Я о другом. Неважно, что она ощущала или не ощущала эмоционально, это могло быть проявлением какого угодно расстройства. Но что она ощущала физически? Почему «Лучше смерть»? Почему «Не верь»? Она будто хотела предупредить. О чем она могла предупреждать? Все, что от нее, главным образом, осталось, это нервная ткань. Она испытывала боль? В самом деле?
– Вы же сами говорили, что, скорее всего, она сгниет заживо. Не самая здоровая обстановка для уцелевших нервов.
– Я мог лишь надеяться, но не ожидать, что нервные импульсы смогут успешно передавать сигналы в том положении, в каком окажется нервная ткань. Она казалась буквально мертвой. Мы могли надеяться на какие-то конвульсивные движения, подобные подергиваниям лягушачьей лапки под электрическими разрядами, но…
– Вы ведь еще добавили оптоволокно для лучшей проводимости. Кстати, вы провели вскрытие, что вы обнаружили?
– Они буквально спаялись, срослись! Я имею в виду оптоволокно и нервную ткань. Вот чего не ожидал. Такое ощущение, что вся комбинация механизмов способствует частичной регенерации нервной ткани, и только ее. С симбиотической связью с оптоволокном. Так что она еще живехонька, живее, чем была! Мы используем ее повторно.
– Поразительно! Наши предки были не дураки!
– Отнюдь! И вероятно, у них было на все исследования куда больше ресурсов, чем здесь у нас в этом замкнутом мирке, – вздохнул доктор.
– Вы только посмотрите на силу этой несчастной женщины. Как думаете, возможно, добившись силы и бессмертия, мы легко вырвемся из нашего замкнутого мирка?
– О, это было бы прекрасно! Операция «Исход»! Это невероятно вдохновляет! – встрепенулся доктор. – И все же… что делать с этой гиперчувствительностью восстанавливающейся нервной ткани?
– Уверен, вы что-нибудь придумаете, доктор. Можно же разрушить определенные центры в мозгу…
– Все далеко не так просто, подобным образом мы можем ухудшить идеальную передачу импульсов, приводящую весь механизм в движение, обеспечивающую идеальные тончайшие контакты. Кроме того, эта тенденция к самовосстановлению – надо еще прощупать ее границы – может свести на нет наши старания. Как будто этот побочный эффект – необходимая сопровождающая процесса…
– Доктор, вы только в начале пути! И вы определенно придумаете, как справиться с этой небольшой проблемой. По крайней мере, к тому времени, когда это станет действительно важно. А пока могу дать вам только глубоко технический совет.
– Я весь внимание!
– Ставьте технические ограничители, используйте и оптимизируйте дистанционное управление, ну и наконец самое главное: выключите им звук в динамиках!
Доктор оглушительно расхохотался.
Человечество в надежных руках
Персонажи: Мастер, Мисси, фрагменты человечества, хирург
джен, хирургический процедурал, антиутопия
Рейтинг: R
Размер: 1024х1624 Смотреть на Гугле 1016х1616
Примечание: иллюстрация к последнему миди и финалу 10 сезона
Первый миди в выкладке
Второй миди в выкладке
Коллаж в выкладке
@темы: The War Games, сказки