В честь праздника, подниму этот фрагмент дедовских мемуаров, с его же фото (дед слева) - под ним продолжение эпизода с ночной бомбардировкой.
"В начале июля были отправлены на переучивание в школу летчиков-истребителей все летнабы старого состава, кроме штурмана эскадрильи Южанина. На их место прибыла группа молодых ребят 17-18-летнего возраста, прошедших краткую трехмесячную подготовку в качестве летчиков-наблюдателей (бомбардиров) – все в звании сержантов и ст. сержантов. В полку, собственно, они начали осваивать свою специальность, чувствовалась их полная неопытность, начиная с неумения ориентироваться по карте, видимо, обучение у них было поставлено плохо.
А задания командования, одно важнее другого, непрерывно поступали в полк. Дело в том, что немцы укрепили этот участок фронта и артиллерийская «дуэль» усилилась. Я понимал, что нужен был в этих условиях какой-то психологический сдвиг и полагал в порядке особого рода психологического эксперимента, направить на боевое задание меня в качестве летнаба. Я не сомневался, что хорошо выполню задание. Опыт полетов я уже имел достаточный, т.к. мне несколько раз приходилось летать в поисках сбитых самолетов, в том числе и истребителей.
4 августа поступил приказ разбомбить крупный склад боеприпасов, хорошо охраняемых немцами многочисленными зенитными орудиями. Данные нашей разведки указывали, что склад расположен на северной окраине населенного пункта Старые Вецы – в 6 км от г. Гжатска) теперь г. Гагарин).
В ночь с 4 на 5 августа 1942. Поднимались самолеты У-2 и уходили на бомбометание. Но… возвращались, не выполнив задание. И это при благоприятной погоде, ясном, без дымки, небе. По 5-6 вылетов совершили экипажи, и все безрезультатно. Летчики, отчасти покрывая летнабов, жаловались на весьма активный обстрел самолетов немецкими зенитками. На аэродроме оставалось все меньше людей. Отлетавшие экипажи и обслуживающий их технический состав уходили на отдых. И вот готовится последний вылет. Самые опытные летчик и летнаб в составе экипажа этого самолета – командир АЭ ст. лейтенант С.Барановский и штурман АЭ ст. лейтенант Южанин. Их вылет не предполагался, т.к. командир дал им отдых: предыдущей ночью они совершили 6 вылетов в относительно глубокий тыл противника. Из-за невыполнения приказа командования, что было чревато неприятностями, Петр Иванович Хитров и комиссар полка были явно встревожены. И вот они срочно вызвали Барановского и Южанина. Вся надежда на них. К тому же надо успеть разбомбить склад до первых лучей солнца.
А летняя ночь коротка и великолепна! На небе яркие созвездия, а на земле воздух насыщен ароматами спелых трав. Я уже привык к таким ночным картинам. Но сейчас не до красот русской природы. Возбуждено командование, ст. инженер, смерш; спокоен только, пожалуй, Барановский, но он в недоумении: как могло получиться, что из полусотни вылетов никто не исполнил задания, цель так и не поражена. Может быть, разведчики ошиблись и нет в этом пункте склада боеприпасов? Или это роковая ночь невезений?
Все, кто остался на аэродроме, собрались у самолета Барановского. Последний инструктаж штурмана, летчик уже в кабине самолета. Но тут происходит невероятное. Южанин взбирается на нижнюю плоскость биплана, берется рукой за расчалку и случайно задевает за висящую на ней ракетницу. Раздается выстрел, огненная ракета отскакивает от верхней плоскости («крыла» самолета) и рикошетом попадает в правую кисть штурмана. Он рефлекторно делает гаптическое (хватательное) движение, захватывает ракету, тотчас выбрасывает ее за борт, но получает при этом глубокий ожог ладони. Я быстро обезболиваю пораженное место струей хлорэтила и накладываю повязку с мазью Вишневского. Барановский выбирается из кабины: вылет не может состояться. Итак, задание полк не выполнил. Все присутствующие испытывают огромное огорчение…
И тут я обращаюсь к командиру и комиссару полка с просьбой разрешить мне лететь в качестве летнаба (бомбардира). Опять тот же ответ: «Как же лететь врачу? Что я напишу в полетном листе?» И тут меня осеняет мысль: «Товарищ комиссар, но я ведь не только врач, но и секретарь парторганизации полка и как коммунист готов заменить на боевом посту своего товарища». И этот довод произвел должное впечатление. После недолгих переговоров комиссара с командиром полка получаю разрешение на вылет.
Беру с собой планшет Южанина с нанесенной на карту обстановкой и маршрутом, выслушиваю дополнительные указания командира и устраиваюсь поудобнее во второй кабине самолета. Раздается команда: «от винта». – Есть от винта. – «Поехали», - кричит в переговорную трубку командир экипажа – «Даешь Будапешт!» (излюбленный клич летчиков нашего полка). Под этот оптимистический и задорный призыв самолет оторвался от земли. Дул сильный ветер, самолет, груженый 250-кг смертоносной ноши с трудом с ним боролся. Скорость была небольшая (малая скорость У-2 спасала его от поражения, т.к. зенитки били с большим опережением). Постепенно набрали высоту (примерно 600 метров). Земля была отчетливо видна, небо было безоблачным, светила луна, отражаясь в излучинах рек. Хорошо просматривались железная и шоссейная дороги, отчетливо я различал проселочные дороги, видны были поля и перелески. Все это было хорошо отражено на карте. Впрочем, не только луна освещала землю, но и висящие кое-где САБы (светящиеся авиабомбы).
Настроение было боевое, приподнятое. Казалось, что все заботы (а их немало у ст. врача полка и секретаря парторганизации) остались там далеко на земле, а здесь было только ожидание такого необычного для меня события, как бомбометание по вражеской цели. Невольно заинтересовался открывавшейся впереди панорамой линии фронта. Она отчетливо была видна, освещенная многочисленными «сабами», обозначена пунктирами трассирующих пуль, взрывами снарядов, темными линиями окопов.
Картина была поистине незабываемая, почти фантастическая. Было так красиво и живописно, что сознание отказывалось воспринимать, что за этой красотой скрывалась чудовищно-опасная игра, смертоносная дуэль двух сражающихся армий. Очень красивым показалось мне яркое облачко, состоящее из разноцветных сияющих звездочек, появившееся рядом с нами, то сбоку, то чуть впереди самолета. – «Что это такое?» - спрашиваю Сергея. Он смеется: - «наша смерть. По нам стреляют из пулемета трассирующими пулями, сверху видно их рассеивание». - «Нас видно?» - «Может быть, из-за сабов, но они ниже нас, скорее всего, видны выхлопные газы, да и шум мотора могут слышать. Но бьют с опережением, не представляют, что мы летим с черепашьей скоростью».
Через несколько минут после пересечения линии фронта вдруг на перекрестке дорог, как на карте, которая лежит у меня на коленях, появился населенный пункт. Это наша цель – Старые Вецы. Я отчетливо увидел длинные строения, очевидно, это и был склад. – «Сергей, подверни немного левее». Как только плоскость самолета дошла до тени объекта, я резко дернул ручку бомбосбрасывателя (здесь нельзя медлить ни доли секунды. Я это испытывал при стрельбе в тире, когда, затаив дыхание, ждешь, когда мушка окажется точно в «десятке») и первая 100-килограммовая бомба пошла вниз. Через несколько томительных мгновений, когда уже казалось, что она не взорвется, раздался огромной силы взрыв, подбросивший наш самолет. Это означало, что бомба попала в цель, и эта цель, как и указывали разведчики, был склад, хранящий боеприпасы, очевидно (в том числе) бомбы, т.к. слышна была целая серия детонирующих взрывов. Сквозь огненные языки огромного пожара, осветившего на много километров прилежащую к складам местность, мы увидели летящие оранжевые балки, сине-красное пламя пожара быстро расползалось в разные стороны, видны были силуэты автомашин и танков. Все это я мог рассмотреть за то время, когда Сергей делал «коробочку» для следующего захода на бомбометание. Больше всего меня поразила буйная игра красок, проходившая перед моими глазами. Однако мне нужно было снова выбрать момент для сбрасывания бомбы. Сергей вне себя от боевого восторга кричал мне «Ура! Молодец! Так их, мерзавцев!»
Когда Сергей сделал круг над пожарищем, я снова дернул рычаг. Вторая 100-килограммовая бомба взорвалась среди вражеской техники. Видны были фигурки мечущихся немецких солдат, огненный вихрь захватывал все новые объекты. Сергей сделал еще один круг над бушующим морем огня, и я отправил вниз последнюю 50-килограммовую бомбу. Увлекшись бомбометанием, я не сразу заметил, что по нам стали стрелять. Сергей первый заметил светящиеся пулевые трассы и дал мне команду: «Обстреляй их из пулемета».
Встав во весь рост в кабине самолета, так, что ветер, которого я не ощущал, будучи за козырьком кабины, чуть не сорвал с меня летный шлем, я выдвинул за борт пулемет и застрочил по кустам, откуда исходили трассы, - «Здорово, - кричал Сергей, делая крутой вираж, - все видно как на ладони. Но нас они тоже хорошо видят. Однако ты задал им перцу! Ну, хватит с нас, пора домой». Он развернул самолет на восток и, подгоняемые ветром, мы быстро приблизились к линии фронта. Однако в свете огромного пожара мы были весьма заметной целью и по нам стреляли из зениток и пулеметов с разных сторон. Теперь я попросил Сергея развернуться и пройти вдоль линии вражеских окопов. Они были видны почти как днем. Я вновь прильнул к пулемету и огненные линии пошли вниз. «Ура! – кричали мы. – Смерть фашистам!» Вдруг пулемет замолк: кончились боеприпасы. Нас уже сносило ветром на восток. Развернув влево, Сергей взял курс на наш аэродром.
Настроение было радостно приподнятое, хотелось петь. И мы затянули нашу любимую фронтовую:
«Бомбили-били-били-били
Во вторник и четверг,
Бомбили-били-били-били
Берлин и Кенигсберг.
Не надо было-было-было
На наш народ идти,
Не надо было-было-было
Совать свиное рыло
В наш Советский огород!»
На аэродроме нас встретили как героев. Дружеские объятия и рукопожатия, оживленные возгласы. Все возбуждены, кроме нас. Сергей заявил: «Хорошо бы чайку попить да и поспать не мешает». Командир расхохотался: «Сергей верен себе – «скромность украшает человека». Ну а вы что скажете, Федор Петрович?» - «С таким человеком, как Барановский, легко любое задание выполнить. За его спиной (и это буквально так, ибо в самолете я сидел сзади него!) я чувствовал себя в безопасности. Но признаюсь, что сейчас мне кажется – полеты – дело нешуточное, и мне стало яснее, что переживают наши молодые летнабы, отправляясь в ночной полет». «Ну, об этом мы еще поговорим, а сейчас искренне благодарю вас и Барановского за отличное выполнение боевого задания. Поехали в столовую и выпьем ваши любимые «Три семерки»». (Еще не было приказа о выдаче ста граммов «послеполетных»).
После приятного завтрака направились отдыхать, но сон ко мне не приходил, сказывалось нервное возбуждение после такой событийной ночи. До моего сознания дошло, что боевой вылет – это не развлекательная прогулка, все мои предыдущие полеты (на поиски потерпевших аварии самолетов, или вылет в тыл врага) ни в какое сравнение не шли. Я, помимо описанных внешних событий полета, одновременно в том же полете, особенно в первые минуты его, «прокручивал» как бы кадры из моей жизни. Быстро проносились картины детства, школьные годы, учеба в институте, еще более ярко перед моим внутренним взором всплыли образы родителей и совсем четко я представлял веселый взгляд зеленоватых прекрасных глаз моей любимой Туси. Все это продолжалось считанные мгновения, и я вспоминал, что нечто подобное я ощутил и во время моего парашютного прыжка, в момент свободного падения до открытия парашюта. По-видимому, подобные видения характерны для человека, находящегося в условиях повышенной опасности и вызванной ими состоянием тревоги… Понемногу наступило чувство умиротворения и своеобразное удовлетворение (гордость?) от совершенного мною во имя долга поступка…
Пока мы с Сергеем отдыхали, начальник штаба полка Опыршко подготовил представление нас к награде орденами «Красного Знамени», т.е. высшими знаками боевого отличия. Командир и комиссар полка лично отправились с этими документами в штаб 5 Армии. Командующий подписал приказ о награждении Барановского, что касается меня, то он, по словам командира полка, был возмущен действием командования полка, пославшего на боевое задание врача, за гибель которого он-де понес бы наказание от самого Верховного Главнокомандующего.
Вечером 5 августа перед ночными полетами был построен личный состав полка. Командир полка попросил выйти из строя Барановского и меня. Поздравив нас с успешным выполнением боевого задания, он зачитал приказ о награждении Сергея Барановского. Затем он обратился к летнабам и дал им сильный разгон, без всяких обиняков обвинив их в трусости и манкировании своих обязанностей. «Военврач 3 ранга Космолинский не обязан по своей должности и обязанностям летать, но он полетел в ответственный для полка момент как коммунист, из-за чувства долга и патриотизма. Он показал вам пример, как надо относиться к своим воинским обязанностям. Предупреждаю всех летнабов, что не потерплю впредь невыполнения полетных заданий. Вам должно быть стыдно за уклонение от своего долга…»
В ночь на 6 августа все экипажи отлично выполнили боевые полеты. Командир отметил это, сказав: «В этом ваша заслуга, Федор Петрович, не скромничайте». Но я и не думал «скромничать». Я был рад, что внес свою крупицу в общее святое дело победы, а «потеря» ордена дала мне приятное удовлетворение, как бы доказывая мое бескорыстие в этом знаменательном для меня и важном событии моей военной жизни…
Через несколько дней после моего боевого вылета Петр Иванович Хитров решил представить меня к награде, на этот раз к ордену Красной Звезды за текущее отличное медицинское обслуживание полка (обходя молчанием мой боевой вылет). Я ответил, что всем будет ясно, что он хочет загладить «обиду», нанесенную мне Федюнинским, в чем я не вижу вины командования полка. И вообще, мне кажется, что «мой поступок не нуждается в награде, т.к. я поступил так по зову сердца и от этого мои действия только выигрывают, по крайней мере, в моей душе». Вместо этого я попросил командира, если можно, хотя я уже недавно имел десятидневный отпуск для поездки к жене, вновь предоставить мне краткосрочный отпуск – дня на три, для поездки в Тулу. Он с удовольствием согласился на это и вновь предоставил десятидневный отпуск, якобы для поездки к больной жене. Это для меня была награда выше ордена. Через пару дней я уже был в Туле. Ехал я «на перекладных», т.е. на грузовых машинах, как и в первый раз. В дорогу мне выдали «сухой паек». Половину его мы с Тусей переправили с «оказией» в Москву Марии Ивановне, которая уже вернулась из эвакуации и, конечно, бедствовала. В Туле дни бежали быстро; у Туси было много работы в эвакогоспитале. Хорошо, что по ходатайству Б.А.Петровского, который «шефствовал» над Тусей, ее на эти дни освободили от дежурства. В квартире Климовых мы устроили вечеринку, на которую вновь пригласили Петровского, Милицу Алексеевну Черткову и еще двух-трех врачей госпиталя. Все-таки и в войну мы могли повеселиться!"
"Воспоминания авиационного врача". Ч.1