Драббл про Кроули. Посвящается Любаве. (Обещал же вчера)
То, что нас не убивает
читать дальшеЧем он, собственно, рисковал?
Всем и ничем.
Демоны мало боятся смерти. Они боятся возвращаться в ад. Глубоко. «Насовсем». К подножию лестницы, подножию пирамиды, подножию пищевой цепочки? Каждый из них знает свой предел. Но надо смотреть на вещи шире. Это первая наука, которой учит дьявол. Но не все способны учиться. Пределов - нет. Нет запретов! Нет ничего, что могло бы остановить идущего.
Что значит пресловутая боль?
Запрет природы. Запрет Бога.
Переступи его, и узнаешь, что там, за гранью. Съешь запретный плод, и стань ближе к божественному.
Боль - не наказание. Это поиск знания, поиск истины, поиск смысла. Скрытой силы - там, где, кажется, ничего уже не осталось. Никакой мишуры. Никаких привязанностей. Никаких чувств. Никакого страха.
То же самое сказали бы и святые мученики.
Но их муки кончались со смертью. Их возможности познанья собственного духа - ничтожны.
Ничтожны и демоны, что боятся вечного ада.
Вечность - это много. Это долго.
Люцифер ждал тысячелетия в своей преисподней. Прошел через многое. Надо ли бояться последовать его примеру, узнать то, что никто не осмелится узнать?
А за вечность многое еще может измениться.
Он, правда, тоже не собирался возвращаться в ад. Но не из страха. А потому, что у него были другие планы, которое было время осуществить.
Разве Бог не полагал, что люди лучше ангелов? Даже у Люцифера есть пределы, через которые не перешагнуть. Ему нужно человеческое согласие. Демонам, что были когда-то людьми - уже нет. Они могут стать лучше. -
Он может стать лучше.
Могущественней Люцифера. Рано или поздно.
Если повезет, очень скоро. Если нет, он станет еще мудрее.
Кроули улыбнулся и, смакуя каждое движение своего живого сосуда, вдохнул аромат дорогого виски и пригубил его - жидкий огонь, которым можно играть. Представляя, что еще кроется там, за пределами вечной ночи, где, казалось бы, нет ничего. Но есть жизнь, есть демоны, есть нечто невообразимое и непостижимое.
Для людей, которые пока ничто, он сам - сгусток вечной, знающей тьмы. Смотрящей в ответ на того, кто смотрит во тьму.
Он усмехнулся и небрежно щелкнул по носу статуэтку маленького, очень маленького Будды, грезящего всего лишь о пустоте и небытии, бегущего от страдания.
Пусть он тьма. Но живая. И улыбка его сосуда - его улыбка всегда ослепительна, как лучший китайский фарфор.